Петля Арахны (СИ)

— Луис? — Люциус насмешливо приподнял бровь, не спуская с Гермионы глаз, и она невольно сделала шаг назад.

— Я хотела… Я хотела сказать — Люциус, — выдохнула она.

— Не стоит беспокойства, — виски его стали пульсировать с удвоенной силой и, отведя от неё взгляд, он прошествовал к своему креслу у камина, опускаясь в него и беря в руки графин с огневиски.

— Люциус, прости меня, я…

— Гермиона, не надо, я всё понимаю, появление в твоей жизни нового друга, излишне перевозбуждает тебя в последние дни, что не удивительно, учитывая твою расположенность к темноволосым мастерам зелий… — он наполнил себе бокал и сделал крупный глоток, отчаянно сдерживая клокот в груди.

В комнате повисла тишины, которую вскоре разорвал крик Гермионы:

— Да ты сам его сюда притащил! Я согласилась на это только из-за твоих дурацких инвесторов! Я же понимала, что убыточность и бесполезность моей лаборатории вредит всему Фонду! Будь моя воля, я бы…

— Что? — Люциус вскочил с кресла, с грохотом выпуская из рук бокал, отчего остатки огневики расплескались по подносу. — Хочу напомнить, что это ты захотела организовать для общества нечто более «масштабное и полезное»! И я поддержал тебя. Но крупные проекты требуют больших финансовых вливаний. В этот Фонд я вложил очень много собственных средств, Гермиона, и логично предположить: я желаю, чтобы вложения мои окупились.

— Ты думаешь только о вложениях, да? Только о деньгах? — губы у Гермионы задрожали.

— Не обманывайся, о деньгах думают все.

— Не все!

— О, да, абсолютно все, Гермиона! И даже Луис, которому я плачу одно из самых значительных жалований в компании! Но не ты, — выплюнул он. — Конечно же, ты не думаешь о деньгах. Только потому, однако, что это тяжкое бремя, недостойное столь хрупкой натуры, я полностью взвалил на свои корыстолюбивые плечи, позволяя тебе пребывать в ореоле великодушной благодетельницы.

— Как ты можешь? — всхлипнула Гермиона.

— Могу и очень просто! Потому что я всё это организовал! — он яростно ткнул себя в грудь. — Я позволил тебе сделать все эти добрые дела, которыми ты так гордишься!

Он стал приближаться к ней, ощущая внутри себя такую злость, такую невыразимую никакими словами, ярость. Ему так надоело, что ей будто бы было мало всего, что он делал для неё. Во имя её! В то время как какому-то мексиканскому отребью, Алонзо, сталось, и делать было ничего не нужно. Ему достаточно было быть сиротой и защитником убогих, дабы она таяла всякий раз, как только он принимался разбрасывать перед ней свои лживые, купленные им, Люциусом, комплименты.

Гнев застлал его сознание. Он смотрел на неё, смотрел… и ему так отчаянно захотелось сбить с неё это блаженное облако собственной безупречности, от которой она регулярно с немалым упоением страдала, подобно святой мученице.

— А знаешь… знаешь, как они называют тебя за твоей спиной? — произнёс, наконец, он. — Твои любимые зельевары. Все эти люди, с которыми ты работала бок о бок последний год? В которых вкладывала душу? — он нетерпеливо облизнул губы. — Дьявольские силки. Вот как…

Рот у Гермионы приоткрылся. Всё это время она не спускала с Люциуса глаз.

— Дьявольские… — только и смогла выдохнуть она, брови её умилительно дрогнули, и лицо обрело почти детское удивлённое выражение.

— Именно, — кровожадно улыбнулся Люциус. — Дьявольские силки.

Он снова произнёс это. Отчётливо, с наслаждением, надеясь, что она будет кричать. Что она заплачет. Она, однако, только молча опустила глаза, после чего произнесла совсем тихо и дрожа будто бы от озноба:

— Что ж, да, ты прав… Ты прав. Я ничто и звать меня никак. И это только благодаря тебе, я имею то, что имею. Да… Стало быть я должна сейчас отправиться в Министерство? — она несмело взглянула на него. — Не беспокойся. Я прослежу за всем. Уж на это-то я способна?

Губы её дрогнули в невесёлой улыбке, и, снова опустив глаза, она направилась к камину. Люциус дёрнул головой. Спесь несколько сошла с него, и он сделал шаг вслед за ней.

— Гермиона, — произнёс он, гораздо более сдержанно.

— Не переживай, занимайся своим спонсором спокойно, — она заняла место в портале; глаза её были уже мокрыми от слёз и, бросив себе под ноги горсть летучего пороха она прокричала: «Министерство магии!», после чего растворилась в зелёной вспышке.

Эхо Гермионы отразилось от каменных стен большого зала Люциусу прямо в уши, едва не оглушив его, и обратилось гробовой тишиной, отчётливо давшей понять, что он остался один.

В следующую секунду Люциус вытащил из кармана палочку, и, обернувшись, послал разрушающее заклятье в одно из стоявших в углу зала кресел, которое сейчас же разлетелось в щепки.

— Мистер Бэгз, — настойчиво произнёс он, мгновение спустя.

Угрюмый более прежнего домовик появился перед ним.

— Убери здесь, — просто сказал Люциус, махнув рукой в сторону оставшейся от кресла груды мусора.

— Уже время обеда для мисс Розы, — вместо согласия, констатировал тот. — Я сперва покормлю её… с вашего позволения.

Кулаки у Люциуса снова хрустнули, но он только глубоко вздохнул и, натянув на лицо улыбку, произнёс: