Петля Арахны (СИ)

Спустя пять таких дней, правда, в полнолуние, Люциус никак не мог уснуть в этой ненавистной ему уже, одинокой постели, перед глазами его то и дело возникала перемещающаяся по залу на четвереньках Гермиона. Сцена эта, отвратительная ему до сих пор, вызвала у него в эту ночь внезапно очень сильное томленье внизу живота. Он вспоминал её округлые ягодицы и сладкую ложбинку между них, таящую сразу два вожделенных отверстия… Люциус откинул одеяло и, поколебавшись ещё мгновение-другое, решительно покинул комнату.

Спустя минуту, он уже тихо отварил дверь в их с Гермионой спальню. Освещаемая ярким светом абсолютно круглой луны, она лежала спиной к нему. Медленно Люциус прошествовал по комнате и аккуратно забрался на кровать, ложась рядом с ней. Рука его прикоснулась к её покрытым одеялом бёдрам. Нос с наслаждением втянул её запах, приникая к её волосам и шее.

Гермиона вздрогнула и проснулась. Она захотела было повернуться к нему лицом, но он только придавил её плечи настойчиво, давая понять, что ей не нужно этого делать, а потому, она просто осталась лежать, как была. Отогнув угол одеяла, Люциус забрался под него, прижимая Гермиону к себе, ощущая на ней, тонкую ткань ночной сорочки. Пальцы стянули с её плеч бретельки, оголяя грудь; подняли подол, позволяя ему, наконец, коснуться своими бёдрами её голой кожи. Притянув её к себе, Люциус вошёл в неё и задвигался, не спеша, получая удовольствие от каждого нового проникновения. Пальцы его ласкали её соски, шею, живот и в какой-то миг, она, обхватив руками его запястья, прижала его ладони к своим губам, принявшись целовать их с жадностью…

В груди у Люциуса сейчас же будто бы взорвался фейерверк, разнося удивительное тепло, по всему его телу, отдаваясь ещё более неистовым жаром внизу живота. В следующий момент он перевернул Гермиону, поставив её на колени, и, склонившись, приник губами к её ложбинке между ягодиц. Язык с трепетом заскользил по всем столь желанным ему изгибам и впадинкам. Губы впивались в её вкусную плоть, нос уткнулся в косточку в основании её копчика и он потёрся им о неё, дыша ею.

Вдоволь насытившись этим мгновением, Люциус распрямился и, сжав руками её ягодицы, медленно проник в неё сзади. Гермиона невольно с шумом вздохнула, пошире расставляя ноги и аккуратно подаваясь ему навстречу. Пальцы его заскользили по её позвоночнику, бёдра начали набирать темп. Влажная кожа их соприкасалась всякий раз с небольшим шлепком, отчего Люциус только сильнее возбуждался и входил в неё ещё более отчаянно. Уже перед самым финалом, он так разошёлся, что выскользнул из неё, и просто прижавшись к ней, очень тесно, стоял, некоторое время, кончая ей на спину, пока дыхание его не восстановилось, а в голове вновь не появилась ясность. После чего, запечатлев ещё дрожащими губами поцелуй у неё на лопатке, он слез с кровати и покинул их спальню, оставив её одну.

Вернувшись в комнату, где ночевал все последние дни, Люциус быстро уснул, вполне удовлетворённый тем как прошла эта ночь.

***

Снова открыл глаза Люциус, когда рассвет начинал только брезжить на горизонте. Полная луна уже скрылась с небосвода, и сумеречное свечение зари подсвечивало его комнату, посреди которой флегматично висел призрак.

— Леди Фелиция, — выдохнул он, не вполне пришедший ещё в себя после сна.

— Покойного рассвета, Люциус, — поприветствовала его она. — Я пришла к тебе с доброй вестью. Мы нашли твою сову.

— Нашли сову? — он подскочил на кровати, уставившись на леди Фелицию во все глаза. — Так… стало быть…

— Да, птица мертва, — кивнула та. — Я могу проводить тебя к месту, что стало для неё могилой.

Поморщившись, Люциус выбрался из-под одеяла и, накинув на себя халат, последовал за ней. Дорога до места, где Фелиция обнаружила сову, заняла у них не меньше четверти часа. Для этого им потребовалось покинуть поместье через самый дальний его вход и идти некоторое время, пересекая территории северных владений — крутых, ниспадающих прямо к реке склонов, покрытых сочной зелёной травой. Добравшись до реки, они перешли её по небольшому деревянному мосту, в самом узком месте. Здесь как раз заканчивался антитрансгрессионный барьер окружавший Малфой-мэнор.

Пройдя ещё некоторое время и достигнув почти самой кромки леса, где начинались заросли дикой ежевики, Фелиция, искрящаяся теперь в первых солнечных лучах розовым светом, наконец, остановилась.

— Она там, — призрак указал рукой под один из ежевичных кустов.

Шмыгнув носом, — неожиданная утренняя прогулка эта оказалась несколько более длительной и промозглой, чем Люциус рассчитывал, — он поплотнее запахнул халат и, придерживая его полы, сел на корточки, желая получше разглядеть то место, куда показывала Фелиция. В следующий же момент он увидел на земле, среди плотно сплетенных колючих плетей кустарника, скрытый в траве и изрядно уже разложившийся труп совы.