Петля Арахны (СИ)

Гермиона переживала за Люциуса. Драко всё-таки поступил с ним жестоко и, зная о том, как сильно он любил сына, она испытывала к нему теперь жалость и сострадание. Ей было даже досадно, что из-за всех этих дурацких перипетий она не смогла его просто поддержать… как ей в действительности того хотелось. В сердце её, несмотря на все пережитые горести было ещё много любви и доброты, которыми она могла поделиться с ним. Вопреки всему. Вопреки его ужасному характеру и невыносимому желанию вечно оставлять последнее слово за собой. Неужели, в конце концов, она не могла проявить милосердие и простить его за это? Пусть даже, за все эти дни, он так и не смог попросить у неё прощения. Пусть, вероятно, даже и не понимал, что она ждала от него именно это… Она ведь видела, что он страдал и сам.

В конце концов, он любил её. Да, вот такой вот своей безумной и не всегда мягкосердечной любовью, но он её по-настоящему любил. Как мог, как умел, как его научили… И она выбрала эту любовь сама, добровольно. Она любила эту его дикую, первобытную любовь к ней, и ей не нужно было больше ни чьей другой любви. Ей не нужны были даже его извинения, в таком случае, потому как она любила его не за них и не за его умение соответствовать её ожиданиям или способность подстраиваться под неё. Она просто любила его. Безусловно. И даже если бы завтра он решил закрыть Фонд, сказав, что не намерен больше тратить деньги на благотворительность, она не стала бы его любить меньше, о чём и собиралась сказать ему сегодня вечером, поставив наконец точку под всей этой вывернувшей их обоих наизнанку ситуацией.

В определённой степени Гермиона была даже рада всему случившемуся, потому что подобная глубина её собственных чувств, которая обнажилась перед ней теперь, вероятно не смогла бы открыться ей ни в каком ином случае. Гермиона признала, что в последние месяцы, была излишне зациклена на себе и своём дошедшем до абсурда стремлении помочь всем страждущим, совсем забыв о том, что человек находящийся рядом с ней, не меньше нуждался в её мыслях и самое главное — благодарности. Давно ли она благодарила Люциуса за всё, что он делал для неё?..

За всеми этими мыслями она как раз и работала в то утро в лаборатории, готовя очередное зелье, пока в комнату, прямо в открытое окно не влетала сова. Сова эта была очень странная, она металась и кричала, никак не находя себе места, пока Алонзо не изловил её и не отвязал от лапы маленькую записку. После чего она тот же час убралась восвояси. На записке было имя Гермионы, а потому, Алонзо, не читая, отдал послание ей.

Развернув записку, она обнаружила в ней следующий текст: «Трое эльфов, сбежали от своих хозяев. Пожалуйста, помогите». Там также был нацарапан нетвёрдой рукой адрес в пригороде Лондона.

Гермионе уже приходили такие письма прежде. Когда после войны всё большее число домовиков по всей Британии стало осознавать своё рабство и выходить из-под контроля хозяев, случаи жестокой расправы над ними, замалчиваемые в итоге, были нередки. Министерство, конечно, пыталось урегулировать данную проблему, но не имело полномочий вмешиваться в магические договоры между магами и домовиками, а потому расследования тянулись порой неделями, не предотвращая гибели и мучений всё новых и новых эльфов. Но стоило только Фонду Люциуса и Гермионы впервые оказать поддержку организации последователей Добби, занимавшейся реабилитаций пострадавших домовиков, письма подобного содержания, с мольбами о помощи стали часто поступать в Малфой-мэнор со всех концов страны. Получив их, Люциус обычно отправлял в указанное место каких-нибудь своих помощников и те приводили оттуда весьма несчастных и замученных созданий, нередко с тяжёлыми увечьями, которых передавали потом под опеку Организации.

Один раз Гермиона ездила по такому «вызову» лично, Люциус об этом не знал — письмо пришло в поместье пока он отсутствовал, и она даже не стала рассказывать ему об этом позже, потому как представшая перед ней тогда картина, оставила в её душе самый неизгладимый след; она боялась, что Люциус просто не поймёт её терзаний. В подвале на окраине Бирмингема, куда Гермиона приехала тогда пряталась домовиха с переломанными и обожженными руками, которая отчаянно прижимала изувеченными пальцами к себе троих своих крошечных детей, один из которых к прибытию Гермионы был уже мёртв.

А потому теперь, стоило только Гермионе увидеть эту, прибывшую в лабораторию записку, руки её тотчас же затряслись от нахлынувших воспоминаний, и она метнулась в коридор, дабы не демонстрировать окружавшим её зельеварам своих излишних эмоций.

— Что такое, миссис Малфой? Что-то срочное? — Алонзо выбежал вслед за ней.

— Я должна ехать Луис. Там эльфы… Помнишь, я рассказывала тебе ту историю? — она протянула ему записку и, нахмурив брови, он внимательно её прочитал.

— Хотите, я поеду вместе с вами? — предложил он.