Петля Арахны (СИ)

Даже не берясь за ручку двери, она выхватила палочку, произнеся: «Алохомора». Замок отворился с небольшим щелчком и, распахнув дверь, Гермиона вбежала внутрь.

Люциус сидел за столом, вытянув руки перед собой и уткнувшись взглядом в столешницу. Волосы его свисали по бокам.

— Люциус, — выдохнула Гермиона.

Он поднял на неё какой-то очень отрешённый взгляд, будто дремал, а она разбудила его.

— А я… — она только махнула беспомощно рукой в сторону двери. — Вот решила прийти пораньше…

Губы его тронула слабая улыбка, и он сел в своём кресле ровно, расправив плечи.

— Как прошёл твой день? — спросил наконец он, проводя пальцами по своим волосам и откидывая голову на высокую спинку кресла.

— Очень странно, — выдохнула она. — Это был, знаешь, очень странный день.

Вздохнув, Люциус поднялся на ноги. Гермионе показалось, что в фигуре его что-то переменилось. Что-то очень неуловимое даже для неё… В нём будто бы появилась какая-то уязвимость.

— Я получила твой букет, — сказала она, усаживаясь на свой любимый красный диванчик в углу комнаты.

— Смотри-ка, — Люциус в задумчивости прошёлся по кабинету, — мы, наконец, нормально разговариваем…

— Люциус, я… — Гермиона нервно дернула головой. — Я думаю, нам и правда пора поговорить.

— Да, и я, с твоего позволения, начну, — сказал он, заложив руки за спину. — Я много думал вчера ночью… и сегодня. И понял, что, в первую очередь, мне надо попросить у тебя прощения, за то, что, очевидно, я не оправдал твоих надежд…

Гермиона уставилась на него во все глаза. Он заметил это и, усмехнувшись, отвернулся от неё, подходя к окну и, принимаясь рассматривать там что-то вдали за лесом, после чего вновь заговорил очень спокойным голосом:

— Единственное, что я могу сказать в своё оправдание так это то, что ни разу за всё это время, что мы с тобой были вместе, я не играл. Я никогда не врал тебе касательно того, кто я есть. Пытался казаться лучше для тебя? Да, быть может, но всегда при этом был верен себе и не скрывал от тебя своего истинного лица, вопреки тому, что ты думаешь. Я… — он сделал небольшую паузу. — Я был честен с тобой. Я поступил как честный человек, женившись на тебе, когда понял, что люблю и хочу видеть тебя рядом с собой всегда. Я понимал, что тебе будет трудно принять меня таким, какой я есть, даже несмотря на те чувства, которые возникли в тебе по отношению ко мне. Даже после рождения Розы, я видел, что ты не была полностью удовлетворена мной или… жизнью со мной, что теперь, очевидно, уже не так важно. Но, быть может, именно поэтому, я не обо всём говорил тебе и не всегда посвящал в какие-то малоприятные аспекты моей прошлой жизни… Однако я не врал. Не увиливал. Всякий раз, когда ты спрашивала меня о чём-то прямо — я прямо отвечал. Я хотел быть для тебя лучшим мужем. Мужем, которого ты была достойна, мужем, который был достоин тебя… Увы, я не стал им. Очевидно, я не справился с этой ролью, она оказалась мне не по плечу. Я обещал, что справлюсь, но не смог и всё, что мне остаётся сделать теперь — это лишь попросить у тебя прощения за это, — Люциус повернул немного голову, так что Гермиона видела теперь его гордый благородный профиль, на фоне пронизанной солнечным светом тюли. — Прости Гермиона, что я оказался не достоин твоей любви и не стал для тебя тем человеком, которого ты заслуживала. Прости, что в последнее время дал волю самым мерзким своим чертам и за то, что ты перестала… быть счастливой со мной.

Голос его дрогнул.

— Люциус, — вздохнула Гермиона.

— Если я правильно понял тебя, — взяв себя, очевидно, в руки, продолжил он, не позволяя ей что-либо сказать, — и ты намерена остаться моей женой ради Розы, то я хочу чтобы ты знала, что я согласен на это. Наша дочь должна расти в полной семье, ты права… к тому же я уже жил так. Это не будет для меня чем-то новым.

— Люциус! — Гермиона порывисто встала с дивана.

— Нет, Гермиона, позволь мне закончить. Я готов заверить тебя, что я не потревожу тебя более, ты вольна жить так, как тебе хочется, здесь, в этом доме… И я не стану как-то препятствовать, если ты решишь обрести некое счастье на стороне, с другим…

— Люциус! — Гермиона сделала несколько шагов по направлению к нему, грудь её беспрестанно теперь вздымала от учащённого дыхания.

Он только вытянул руку, останавливая её.

— Я считаю также своим долгом сказать тебе только ещё одну вещь, Гермиона, — по лицу Люциуса пробежала судорога, словно тело его пронзила боль, и он медленно произнёс: — Алонзо… Луис… не тот человек…

— Что? — выдохнула Гермиона, поражённо уставившись на него.

— Он…

— Что?! — почти с истерикой выкрикнула она, не веря своим ушам.