Когда мальчик упал, наступила немая тишина, только ветер свистел в щелях между гигантским коллектором дождя и причудливым скоплением труб, подающих воду в тысячи квартир под нашими ногами. Молли медленно обернулась, сняла маску ведьмы, которую надела в честь Хэллоуина, и уставилась на меня со слезами на глазах. Тогда я и решил для себя, что это я столкнул его, а не она.
– Почему я должен тебе верить? – спрашивает Тайко. – Почему ты не сказал это много лет назад?
– Я не знал, кто ты. Я тысячу раз тебя спрашивал, а ты все время отвечал только, что убьешь меня. Я догадывался, что ты брат того мальчика, или, по крайней мере, его друг, но не был уверен. А даже если бы знал наверняка, что мне было делать? Кричать об это через все дворы? Думаешь, они не слушают нас? Да у них микрофоны в каждом квадратном сантиметре этого треклятого места! Да это было бы равносильно смертному приговору для нее!
Тайко шагает вперед, пистолет, по-прежнему направленный на меня, дрожит в его руке. Я вижу, как он борется со своими чувствами. Он издает отчаянный вопль, опускает пистолет, но затем снова поднимает его к моему лицу.
– Почему твоя сестра убила его? – голос Тайко теперь спокойнее, но слезы все еще текут по его щекам. Впервые я чувствую к нему что-то иное, кроме страха или ненависти.
– Это был несчастный случай, – отвечаю я. – Я не собираюсь стоять здесь и убеждать тебя, что мы хорошие. Мы планировали ограбить его. Он продавал «Побег» Убогим – вы оба были в одной банде. Мы знали, что у него есть монеты; мы хотели заставить его перевести все, что у него было, на зашифрованный счет. Нам нужны были деньги, наша мама умирала от какого-то неизвестного гриппа и… – Я сбиваюсь. – Мне жаль, что твой брат умер, Тайко. Нет ни дня, чтобы я не сожалел об этом, и не только потому, что попал в Аркан, но потому, что человек потерял жизнь. Я говорю это не потому, что ты держишь меня на мушке сейчас; я честно сожалею о произошедшем, каждый день.
Громко фыркнув, Тайко вытирает слезы и опускает пистолет. Малакай подходит к нему и забирает оружие.
– Это не значит, что ты мне понравился, Лука, – говорит Тайко, вытирая глаза. – Просто не стану тебя убивать.
Я киваю в ответ.
– О Боже, – восклицает Пандер тихим и в кои-то веки испуганным голосом.
Мы оборачиваемся в том направлении, куда смотрит она, и видим то, что я уже видел раньше: город, в котором мы все выросли, горит и рушится. Даже Второй Уровень города, роскошная недвижимость шириной в километр, построенная на отличных графеновых [15]
сваях, горит так же ярко, как и все здания.– Какой ужас, – шепчет Акими.
– И правда война? – спрашивает Под.
– Еще какая, черт возьми, – отвечает Игби.
– Идемте, – говорит Малакай, проходя мимо всех нас, и спрыгивает на рельсы.
Кина протягивает Блю руку, но мальчик отстраняется.
– Я не ребенок.
Поравнявшись со мной, он бросает на меня взгляд исподлобья, спрыгивает вниз и топает прочь.
Пандер спрыгивает, опираясь рукой о платформу.
– Что ж, зато он больше не слюнтяй, – бормочет она и следует за Малакаем.
Под и Игби спускаются на железнодорожные пути и помогают Акими, мы с Киной следуем за ними, последним спускается Тайко.
– Итак, – начинаю я, пытаясь привлечь внимание группы, – знаю, мы все хотим найти своих близких, это в приоритете, но нам также надо подумать, как добраться до Терминала – встречаемся там через два дня.
– Не волнуйся об этом, – кричит Малакай, идущий во главе, – мы на верном пути.
– Откуда нам знать, что эта дорога ведет к Терминалу? – спрашивает Акими, морщась от боли, когда ее свисающая нога касается земли, и поднимая глаза на Малакая, который, очевидно, назначил себя лидером.
– Потому что я жил на окраине города, – отвечает Безупречный, показывая на горизонт. – Вертикаль «Висельный Холм». Мрачный поезд время от времени проезжал мимо, а поскольку он используется только для перевозки преступников и припасов, и ехал он не на юг к Аркану – то, значит, ехал в Терминал. Следовательно, Терминал на севере.
Впечатленные, Под и Игби согласно кивают, и почему-то я ощущаю легкий укол ревности. Но почему? Я размышлаяю и понимаю, что, должно быть, они видят в Малакае лидера, хотя это я выбрался первым, я сохранил им жизни, я сам дважды прошел через туннели, кишащие крысами.
«Ты смешон, – говорю я себе, – ты ведь даже и не хочешь быть главным».
Я пытаюсь смириться, но не могу притворяться, будто этого чувства нет.
Мы идем молча, время от времени поглядывая на город, а вскоре Пандер начинает петь, только на этот раз в ее голосе нет тоски, как это было ранее, за стенами, – сейчас он удивительно полон надежды. Возможно, мы вообще единственные люди, которые смогли найти какую-то надежду в сложившейся ситуации; возможно, сам факт того, что мы свыклись с несчастным отсчетом времени до мучительной смерти, позволил нам иначе взглянуть на конец света. Какое же это невероятное ощущение: просто двигаться в одном направлении, без преграждающих стен или запертых дверей.