Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая

И, наконец, облегчающий выдох прошелестел по русским полкам, качнулись первые ряды, и вперед медленно, как бы раздумывая, выехал тогда в темных одеждах схимника Александр Пересвет – инок Сергиева монастыря. Всю свою недолгую молодую жизнь посвятил он служению Господу, мирным молитвам и трудам потным. Во всех молитвах молил он Господа о непролитии крови людской, о том, чтобы никогда не брать в руки меч, но токмо орало. Но пришла на Русь беда, и позвал Пересвета настоятель Сергий, и просил именем бога нашего постоять за святую Русь, за веру нашу христианскую, за народ наш многострадальный.

И вот в последний раз обернул к русичам Пересвет бледное взволнованное лицо свое в монашьем куколе, высоко подняв руку с оружием и вдохновляя оставшихся. Был он высок ростом, плечист, красив и статен, как ангел- воитель. Но ордынец все же выглядел крупнее его, куда крупнее. Зло смеется Челибей: »Неуж-то на Руси перевелись богатыри? Мне зазорно сражаться с таким заморышем. Есть ли кто посильнее?».

Грозно молчат русские полки, хотя и сами видят, что силы неравны, но верят Пересвету. Молчит и Пересвет, не отвечает на похвальбу Челибея, не бросает пустых слов, не тратит силы, лишь сосредотачивается. В глазах спокойное холодное мужество и готовность положить свою жизнь на алтарь отчизны милой.

Вот стали съезжаться бойцы. Видит Челибей – нет страха в глазах русского витязя. Вот помчались противники навстречу друг другу, и опять Челибей не видит в глазах русича страха, не дрожит его булатное копье, сработанное русскими кузнецами. Понял батыр, что не ошиблись русские, что перед ним богатырь, что не уступит он, не закроет глаза в решающий миг.

Первый раз русское копье просвистело у самого плеча Челибея. Во второй раз чиркнуло острие по железной кольчуге. И тогда впервые екнуло сердце ордынца, и почуял Челибей, что ему не сдобровать. Сшиблись бойцы в третий раз, и оба пали замертво, а русские, воодушевившись, ринулись в бой.

И радостно встречала Москва победителей. Праздновали три дни и три ночи. Не более, а потом вышли на труд. Собрали всех, поправших смерть, предали земле (не так, как в последнюю войну), воздвигли церковь и поминали между трудами. И не беда, что через два года хан Тохтамыш снова пожег беззащитную, застигнутую врасплох Москву. Но он не смог стереть память о боевой Московии. Ровно через сто лет сия память не дала ханским конникам Ахмата перейти святой рубикон тихой русской речки Угры, на противоположном берегу которой стояло московское войско, тоже памятуя о героях Куликовских. И навсегда тогда ушли прочь завоеватели, и кончилось злое иго. Та великая память грела сердца защитников России на Бородинском поле и тех, кто оборонял Москву в 41-ом, кто горел в танках под Прохоровкой и штурмовал Зееловские высоты.

Каждый раз, когда сердце было не на месте, Алексей возвращался на Куликово поле, и постепенно тревога – злая старуха, ворча и огрызаясь, уходила прочь. Возможно, успокаивало и присутствие Фроси, привыкшей ко всяким трудностям и лишениям, и расстояние, которое все увеличивалось и увеличивалось между ним и отцом с его угрозами, лютостью и кознями. Возможно, все вместе сошлось, но однажды Алексей проснулся, и радость, неизмеримая радость ослепила его вдруг, как солнце. Я свободен, я свободен! – пело все внутри. Его молитвы дошли до бога. Он ни о чем уже не жалел, ни в чем уже не сомневался. Сейчас им владело чувство человека, выбравшегося из темного, тесного подземелья в просторное, благоуханное поле: легче дышится, легче думается, в глазах ясная синь и на сердце свет.

Он смеялся и плакал от радости, заполонившей всю его душу. Он по-детски ликовал, как будто впервые видел землю и небо, солнце и капли росы на траве; смотрел на летящих клином журавлей, и ему казалось, что у него тоже крылья и что он тоже может взлететь. Он ехал и не просто радовался самому себе и всему миру – он тонул в блаженстве, в радости существования, он чувствовал счастье, такое же физически ощутимое, как и боль.

Свобода, долгожданная свобода от рабства, жестокости, от всеразрушающего страха! Будь проклято всякое насилие! Там, куда он стремился, не придется отчитываться за каждый свой шаг, не надобно объясняться по каждому поводу, все будет принято, как должное, ибо там он перестает быть наследником. Здесь не будет потребности ежеминутно утверждать себя, здесь будет больше доверия и к себе, и к окружающим; жизнь божественно упростится, не нужно будет все время держать оборону – никто и не думает нападать.(Мечты, мечты, где ваша сладость!)

После душевного перелома появился волчий аппетит, установился глубокий, освежающий, бодрящий сон. Царевич, благодарный за порядочное обслуживание, платил так щедро, что Иван, брат Фросин, исполняющий должность денщика, однажды не выдержал и сказал: » Ваше величество, уж больно много платим, нас по одним деньгам смогут сыскать». Царевич тогда ничего не ответил, но вскоре стал давать деньги Ивану, и тот уже сам платил за услуги.