Петр I

1. Некий посол с севера хорошо знал, что в прошлую ночь царь спал в доме датского поверенного Бауденана; поэтому он отправился туда, рассчитывая этой низкой угодливостью снискать себе в большей, чем прочие, степени его расположение. И он не ошибся, так как царь повел его с собою и показал ему великого Ивана, то есть величайший во всем мире колокол⁷; но этот посол чуть было в одно мгновение не потерял все то расположение, которое приобрел с великим трудом. Наряду с прочими представителями и вместе с царем он явился по приглашению на роскошное пиршество, устроенное первым министром Львом. Упомянутый посол сидел очень близко от царя и выпросил у него вместе с остальными представителями и царскими министрами (хотя царь долго противился), чтобы он позволил пулей сократить продолжительные муки подвергнутых вчера колесованию преступников, которые все еще были живы. Фаворит Гаврила⁸, которому было поручено выполнить это, вернувшись, донес, что один жил еще некоторое время и после пули. Это подало повод царю рассказать следующую историю: у одного кучера в Польше случайно разорвало ружье, которое он имел с собою, и он был так сильно поранен, что пуля вошла у него через губы и вышла снова в затылок; тем не менее он прожил после этого еще девять дней. Посол, о котором я говорил выше, уверенный после утренней услуги в счастливом окончании для него этого дня, считает это происшествие за совершенное чудо. Чем более царь старается подтвердить истину своего рассказа, тем большее удивление к нему замечает он у посла. Наконец, этот последний, приведя несколько соображений из физики, стал с опасным тщеславием философствовать по поводу правдивости происшествия и прибавил, что его лично трудно в этом убедить. Царь, раздраженный тем, что верность его рассказа подвергается такому упорному оспариванию, призвал генерала Карловича с тем, чтобы тот снова по порядку изложил рассказанное происшествие и пр. Когда тот рассказал то же самое, царь с некоторым негодованием сказал следующее возражавшему ему публично философу: «Веришь ли теперь? Если тебе все еще это будет представляться невероятным, то я напишу польскому королю, чтобы его свидетельством доказать тебе мою правдивость». Далее во время еды зашел разговор о различии между странами, причем весьма дурно отозвались о той, которая ближе всего соприкасается с Московией. Министр, посланный из той страны, возразил, что он и в Московии отметил много такого, что заслуживало бы порицания. На это царь заметил: «Если бы ты был из числа моих подданных, я бы присоединил тебя товарищем к качающимся уже на виселице, так как хорошо знаю, куда клонится твоя речь». Этому же послу царь нарочно предоставил случай танцевать с дураком и посмешищем своего двора; хотя все смеялись этому, однако тот не понял, какую недостойную шутку с ним играют, но господин царский посол, который всегда пользовался большим уважением у того министра, очень кстати напомнил ему через одного из своих приближенных, чтобы он не забывал о достоинстве своего положения. При другой шутливой выдумке тот же посол получил от священной десницы пощечины и истолковал их за доказательство любви. Таким образом чужие деяния получают свое наименование только с нашей точки зрения, так что часто можно видеть, как те же самые поступки, сообразно с обстоятельствами и дарованиями людей, считаются то обидами, то милостями.

Указом запрещено принимать в уплату полновесные империалы, а велено относить их на монетный двор, чтобы обменять на копейки (русская монета). Царь получает отсюда большую прибыль, потому что из полновесного империала, который обменивают на 55 копеек, иногда вычеканивается их 110, как мы во время своего пребывания испытали воочию.