Петр I

12-го. По русскому стилю был Новый год. С утра царь прислал мне сказать, чтобы я, по принятому обычаю, пришел к нему или в собор, или же к тому месту, где стоял фейерверк, который предполагалось сжечь вечером. Я отправился к нему в собор – главную здешнюю церковь. Она весьма красива и пышна. В ней висит восемь больших круглых серебряных паникадил, выбивной, чеканной работы, с восковыми свечами. Посередине церкви спускается большая серебряная люстра, локтей 14 вышиной, высокие ветви ее расположены семью венцами, нижние имеют в длину локтя три, а нижний круг, к которому они прикреплены, равен в обхвате большой винной бочке. Службу совершал митрополит Рязанский, он же и вице-патриарх²⁰ (ибо, по смерти последнего патриарха, царь не захотел утверждать нового, ввиду великой власти и многочисленных сторонников, которых имеют в России патриархи). Митрополит служил по-русски, приемы его напоминали приемы наших священников. Любопытно, что царь стоял посреди церкви вместе с прочей паствой, и хотя обыкновенно он носит собственные волосы, однако в тот раз имел на голове старый парик, так как в церкви, когда ему холодно голове, он надевает парик одного из своих слуг, стоящих поблизости, по миновании же в нем надобности отдает его кому-нибудь по соседству. На царе был орден Св. Андрея, надеваемый им лишь в редких случаях. Он громко пел наизусть, так же уверенно, как священники, монахи и псаломщики, имевшие перед собой книги, ибо все часы и обедню царь знает, как «Отче наш».

По окончании службы царь поехал со всем своим придворным штатом к тому месту, где вечером должен был быть сожжен фейерверк. Там для него и для его двора была приготовлена большая зала, во всю длину которой по сторонам стояло два накрытые для пира стола. В зале возвышались также два больших поставца с серебряными позолоченными кубками и чашами, на каждом было по 26 серебряных позолоченных блюд, украшенных искусною резьбой на старинный лад, не говорю уже о серебре на столах и о больших серебряных подсвечниках выбивной работы.

Сняв с себя орден, царь сел за стол. Тотчас после него сели прочие, где попало, без чинов, в том числе и офицеры его гвардии, до поручиков включительно. Как Преображенская гвардия, так и Семеновская стояли в ружье снаружи. За одним этим столом сидело 182 человека. Мы просидели за столом целый день, сев за него в 10 часов утра и поднявшись лишь два часа спустя после наступления темноты. Царь два раза вставал из-за стола и подолгу отсутствовал. Пили разные чаши, причем стреляли из орудий, поставленных для этой цели перед домом. Забавно было видеть, как один русский толстяк ездил взад и вперед по зале на маленькой лошади и как раз возле царя стрелял из пистолета, чтобы при чашах подавать сигнал к пушечной пальбе. По зале лошадку толстяка водил под уздцы калмык. Пол залы на русский лад был устлан сеном по колена.

Тут царь показывал мне меч, весь с клинком и рукоятью сработанный в России, из русского железа и русским мастером. Меч этот царь носил при бедре. Он рассказывал мне, что накануне с одного удара разрубил им пополам барана, поперек спины. <…>

30-го. <…> После полудня царь ел у посланника Грунта, где присутствовал и я. Тут случилось любопытное приключение, которое я не хочу пройти молчанием. У царя есть повар, Поган фон Фельтен, уроженец графства Дельменхорст. Так как он весьма щекотлив и притом не любит шведов, то царь постоянно преследует его и дразнит, называя шведом, хотя, в сущности, весьма к нему милостив и внимателен. Так было и здесь: царь начал его дразнить, браня шведом, но Фельтен убежал от него под мою защиту, прося ходатайствовать у царя, чтобы он перестал его дразнить. Но царь зажал мне рот, потребовав, чтобы я за него не просил, так как Фельтен будто бы швед. Когда же повар закричал, что нет, что он родился в Дельменхорсте, то царь возразил: «Ты швед, потому что родился в Бремене, в Вердене»²¹. Этим он, без сомнения, намекал на посланника Грунта, который действительно оттуда родом.

31-го. Так как царь самоедов, француз Вимени, о котором пространно говорилось под первым января, опившись во время «славы», скончался, то царь, с особой заботливостью относящийся к своим придворным (а Вимени считался одним из них) и всегда, если он только не в отсутствии, провождающий до могилы прах последнего из своих слуг, приказал устроить ему замечательнейшие похороны, какие вряд ли были виданы ранее. Сам царь, князь Меншиков, генерал-губернатор, великий канцлер и вице-канцлер, московский комендант и много других важных лиц, одетые поверх платья в черные плащи, провожали покойного, сидя на описанных под первым января самоедских санях, запряженных северными оленями и с самоедом на запятках. Сани эти сбиты из двух длинных кусков дерева и нескольких поперечных поверх их перекладин, на которых лежит доска, слегка устланная сеном.