Петр I

28-го. <…> Так как царь почти всегда путешествует с весьма малочисленной свитой, то он обыкновенно тщательно ото всех скрывает время своего отъезда, с одной стороны для того, чтобы оберечься от злоумышленников, с другой – чтобы нежданно являться на место, куда едет, и проверять, все ли там сделано согласно его велениям. Таким же образом поступил он и теперь, перед отъездом своим в Петербург. Однако, как ни соблюдалась тайна, все же можно было заподозрить, что он уедет в тот самый вечер. Правда министры, которых я расспрашивал насчет этого, уверяли, будто они ничего не знают, но в сущности это была ложь, потому что позднее, уходя со свадьбы, царь говорил присутствующим: «Прости, прости», как бы указывая тем, что со всеми расстается. Затем он тотчас же сел в сани и поехал прямо в Петербург без министров и свиты в сопровождении всего двух-трех слуг. Выбыл он из Москвы в полночь.

Март

<…>

29-го. Я крестил сына у морского капитана Сиверса. Царь держал ребенка над купелью. На крестинах, родинах, свадьбах, похоронах и т. п. царь охотно бывает у своих офицеров, какое бы незначительное положение ни занимал тот, кто его зовет, и это чрезвычайно удобно для иностранных посланников, ибо им никогда не выдается более удобного случая говорить с царем, как на подобных пирах у офицеров и у купцов, где они порой решают дела так же успешно, как на особо назначенной тайной конференции. При дворе же, в противоположность обычаю, принятому в других странах, не назначено определенного времени для переговоров с царем. Его даже трудно захватить дома. Когда он хочет быть один, все скрывают, что он у себя, и нередко возвращаешься из дворца, не сделав дела. <…>

Апрель

<…>

25-го. Утром, пользуясь хорошим ветром, царь катался на своем буере, и так как после полудня, вернувшись с прогулки, он остался на судне, чтобы с большим удобством предаться там веселью, то я съездил к нему на буере. Тут царь тотчас же заставил меня выпить, приветствуя меня с благополучным прибытием, четыре больших пивных стакана разных крепких горячительных вин, от каковых я не мог отмолиться ни просьбами, ни хныканьем, ни сетованиями, ибо на царя находит иногда такой стих <такая блажь>, что он принуждает людей пить через край и во что бы то ни стало. Хоть я и чувствовал, что вино не пойдет мне впрок, однако и в этот раз, как почти всегда, должен был подчиниться. Впрочем, если, живя в России, избегать собраний, где таким образом пьют, то нельзя привести к окончанию ни одного важного дела, ибо, как уже сказано, все серьезнейшие вопросы решаются за попойками. <…>

Май

<…>

2-го. <…> Царь не желает пользоваться титулом величества, когда находится на судне, и требует, чтобы в это время его называли просто шаутбенахтом. Всякого ошибившегося в этом он немедленно заставляет выпить в наказание большой стакан крепкого вина. Привыкши постоянно величать царя надлежащим титулом, я и другие лица часто обмолвливались, за что сверх многих круговых чаш должны были выпивать еще и штрафные. При царе находились также люди, которые понуждали гостей пить в промежутках между заздравными чашами.

Тут, между прочим, со мной приключился следующий случай. Царский ключник поднес мне большой стакан вина; не зная, как от него отвязаться, я воспользовался тем, что ключник стар, неловок, толст, притом обут лишь в туфли, и чтобы уйти от него, вздумал убежать на переднюю часть судна, затем взбежал на фокванты, где и уселся на месте скрепления их с путельсвантами. Но когда ключник доложил об этом царю, его величество полез за мною сам на фокванты, держа в зубах тот стакан, от которого я только что спасся, уселся рядом со мной и там, где я рассчитывал найти полную безопасность, мне пришлось выпить не только стакан, принесенный самим царем, но еще и четыре других стакана. После этого я так захмелел, что мог спуститься вниз лишь с великой опасностью. <…>