Петр I

Г-н Блюкер видел в Тобольске китайское посольство. Князь Гагарин приказал встретить его на границе и не брать с китайцев никаких денег. Когда посланники приехали в Тобольск, он послал навстречу им кареты со слугами. Китайцы все время курили и просили табак даже во время обеда, но князь объяснил, что сие не принято в Московии. После трапезы он предложил трубку тому из них, который показался ему самым главным, но сей человек не принял ее, сказав: «Все семеро, обедавшие у вас, суть равные посланники, и их надобно трактовать в равной мере». Засим они показали свои верительные грамоты (китайские императоры обыкновенно отправляют посланников только к сибирским наместникам). Сии грамоты были написаны на латинском, китайском и монгольском языках. Посланники сказали, что их повелитель намерен воевать с татарским ханом Бахадиром и посему отправил их к хану Аюке, чьи владения находятся между Китаем и землями Бахадира, дабы убедить его прервать отношения с сим последним или хотя бы не вмешиваться в войну. Сии посланники ехали уже два года, и, как говорили г-ну Блюкеру, среди них были три иезуита.

Май

В Ригу прибыли три военных корабля, купленные у англичан, а в Петербурге был спущен на воду еще один. По сему случаю царь был в прекрасном расположении духа и весьма справедливо говорил об успешном строительстве задуманного им флота. Среди других глубокомысленных рассуждений, каковые мне доводилось слышать от его величества в подобных обстоятельствах, одно показалось мне достойным особливого внимания. Оно было обращено к старым московитам, находившимся на корабле, только что спущенном на воду. Он упрекал их за нежелание следовать примеру других русских министров и генералов, и сказал: «Сотоварищи, разве тридцать лет назад хоть один из вас мог бы подумать, что будет строить вместе со мной корабли на Балтийском море? Возможно ли было предполагать, что мы придем в сии страны, завоеванные нашими трудами и нашей отвагой? И увидим порожденными российским народом столько доблестных и победоносных солдат и матросов, столько чужеземных работников и мастеров, обосновавшихся в отечестве нашем, равно как и выказываемое нам самыми отдаленными державами толикое <столь великое> почтение? Историки полагают основу всех наук в Греции, из коей по фатальной неизбежности они были изгнаны и распространились в Италии, а впоследствии и во всей Европе. Однако небрежение предков наших и их злонамеренность помешали наукам распространиться далее Польши. Поляки, как и немцы, были погружены во мрак, в коем мы оставались до сего времени; однако, благодаря неустанным попечениям их правителей, у них открылись глаза, и они овладели наконец теми науками и искусствами, коими прежде Греция похвалялась как единственная оных обладательница. Теперь пришел наш черед, и вам надлежит с открытой душой поддержать мои начинания и соединить прилежание со слепой ко мне доверенностью и проникновением в то, что есть добро и зло. Самое лучшее понятие о сем перемещении наук дает сравнение с обращением крови в человеческом теле. Я предчувствую, что они когда-нибудь оставят Англию, Францию и Германию и на несколько веков обоснуются в нашем отечестве, дабы в конце концов снова возвратиться в Грецию. Настоятельно советую всем следовать сему латинскому правилу: „Ora et la bora“, что означает „Труд и молитва“. И если вы укрепитесь в сем поучении, тогда явится надежда на то, что сим когда-нибудь устыдите самые цивилизованные народы и вознесете славу русского имени на вершину величия».

Старые московиты в глубоком молчании выслушали речь своего повелителя и приветствовали ее, бия в ладоши и громко провозглашая, что сие есть святая истина, и они всё будут делать по его воле, однако тут же не замедлили оборотиться к предмету своего вожделения, то есть к водке, предоставив царю, который впал в изрядную задумчивость, изыскивать средства к достижению своих великих целей. Беспечность сего народа была мне не менее удивительна, чем и для других посланников, и все увиденное убедило меня в правоте одного французского дворянина⁷, который высказал свое мнение в письме, достойном упоминания.

«Московиты, – по его словам, – суть самые спесивые из всех людей. Прежде они почитали прочие нации за варваров, а себя единственным цивилизованным народом. Царь показал им смехотворность сего измышления и заставил их учиться у чужеземцев. Они повиновались, но врожденное самомнение не позволяет московитам углубляться в суть какого бы то ни было дела, и, обучившись самой малости, им кажется, что они уже превзошли своих учителей. У них почитаются химерами такие понятия, как слава, честь и бескорыстие, и они не способны понять все, относящееся к чувствованиям, или, например, то, что приезжающие к ним иностранцы могут побуждаться чем-то иным, кроме денег. В своем кругу они постоянно высмеивают их как людей, задешево продающих свою жизнь».