Но суть дела была не в этом, а в следующем предложении, с которым выступили турки относительно 4-й, азовской, статьи: «И думные люди говорили, что теперво-де они о том днепровском рубеже им, посланником, назначили. А пришло им ныне говорить против четвертой статьи о другом рубеже, что от Азова». Как бы чувствуя в этом предисловии что-то недоброе, посланники высказали общую предостерегающую сентенцию, «что надобно всякое дело толковать правдою, а не розными мысль-ми для того, чтоб такими розными мысльми не навесть на обе стороны какого большого спору или вредительства. И жаль-де им, посланником, многих своих в том деле положенных трудов!» Тогда турки стали раскрывать свое второе предложение. Вновь оговорившись, что заключаемое перемирие подобно вечному миру и в договоре все должно быть написано так, чтобы впредь не было никакого спора, они указали, что «в азовской статье написано, что Азову городу с старыми и с новыми городками быть в державе великого государя». И вот это выражение: новые городки — султану, великому визирю и всему дивану «зело показалось неугодно». Писал к султану крымский хан с нарочным своим гонцом, что царь около Азова «строит вновь еще некоторые кастели или городки, а именно на кубанской стороне в четырех часах езды от Азова — и то заносится не к миру», а если и будет заключен мир, то в этих постройках видно намерение к вновь замышляемой войне. Об этом был разговор в «султанской думе», и постановили: если царь желает с султаном истинного мира, то не только не следует вновь строить кастели, но и построенные бы все новые азовские кастели повелел разорить. Поэтому в азовской статье надлежит написать, что Азов уступается только со старыми кастелями, с которыми он был до начала войны. А относительно всех вновь построенных городков, как тех новых городков, которые построены ранее на перекопской стороне, именно Таганрог, Павловск и Миус, так и тех, которые построены нынешним летом на кубанской стороне, о которых писали татары, у султана и великого визиря постановлено и всем диваном приговорено потребовать их разорения, и без такого разорения мир заключен быть не может.
Легко понять, как подействовало это требование на посланников. Запись «Статейного списка» отражает следы того волнения, с каким они его выслушали. Они ожидали, что турецкие уполномоченные съехались с ними на конференцию только для того, чтобы в последний раз исправить постановленные и написанные статьи и поздравить друг друга с окончанием дела, а вместо того после столь великих, чуть не годовых трудов по постановлении и по написании согласных с обеих сторон мирных артикулов слышат они такое удивительное и неожиданное предложение и толкование, которое привело их в великое сомнение! «И того им не только делать, но и слышать невозможно», потому что у них с обеих сторон мир договорен и постановлен, и теперь от него отступить и переменять его отнюдь нельзя; никаких перемен ни в азовской, ни в иной какой-либо статье, никаких прибавок или убавок они, посланники, не допустят. И то «немалого удивления достойно», что турки объявили уже о состоявшемся соглашении находящимся здесь чужеземным послам, и те присылали в посольство с поздравлением; да и весь народ в Царьграде уже знает об этом и поздравляет посланничьих людей, встречая их на торгу и в рядах, а теперь сами же они то дело «останавливают такими непристойными запросами»; эти их запросы «зело удивительны и несносны и пред всем светом зазорны. Нигде того не видано и не слыхано, что, договорясь и постановя на мере и написав артикулы, да отступать. Не только в таких великих государственных делех, между такими великими государствами, но и меж простыми людьми, о чем кто с кем договорится и между собою постановят, и то хранят и додерживают и от того не отступают». О постройке нынешним летом новых городков на кубанской стороне крымский хан и татары донесли ложно, возбуждая ссору и не желая между государствами мира, «и таким ложным и ссорным ведомостям верить отнюдь не надобно».