Пётр и Павел. 1957 год

Лишь только за милиционером закрылась дверь, Зинаида всплеснула руками.

– А у нас со стола до сих пор не убрано, и грязной посуды – целая гора!..

– Вы идите, – попросила Капитолина. – Я уберу.

– Этого ещё не хватало! – запротестовала хозяйка. – После всего, что тебе сегодня пережить пришлось…

– Ну, пожалуйста!.. Я вас очень прошу!.. – Капа не просила, умоляла. – Мне сегодня всё равно не уснуть, а так… Я хоть делом займусь…

– Оставь девчонку в покое! – властный голос Валентины Ивановны исключал любые возражения. – Она права!.. Подойди ко мне, – ласково, по-матерински обратилась она к своей помощнице. – Наклонись, – та повиновалась. – Дай-ка, я тебя поцелую!..

И, взяв голову девочки в свои старческие ладони, поцеловала троекратно и не спеша наложила на неё крест.

– Храни тебя Создатель!.. Алёшка, тебе в кабинете у Петра постлано. Ты, Павел, здесь на диване устраивайся, Зинаида тебе сейчас постель принесёт…

Она не договорила: из прихожей раздались громкие квакающие звуки, а вслед за этим в дверях появился и сам их источник. Тело Костика сотрясалось от чудовищной икоты. Только он открывал рот, чтобы произнести что-нибудь членораздельное, как изо рта его вырывался то ли рёв, то ли стон, тело дёргалось непроизвольно в разные стороны, и что-нибудь вымолвить у него никак не получалось.

– Савва!.. – позвала хозяйка. Как она сейчас была зла!.. Ох, как зла!..

– Здесь я!.. – отозвался верный телохранитель. Всё это время он просидел у дверей на пуфике, но не проронил ни звука. Наблюдал, слушал.

– Вожака комсомольского к себе в гараж забери. А то что это он?.. Своей икотой дом вдребезги разнесёт!.. Возьмёшь?..

– Почему нет? – охотно согласился Савватий. По его разумению, наблюдать больше было не за чем, всё самое интересное уже закончилось. Потому, прихватив за шкирку несчастного Константина Сергеевича, скрылся за дверью.

– Что ты, Зинаида на меня уставилась?!.. Сказано тебе, оставь девчонку!..

– Я просто хотела… – начала та оправдываться.

– Ты, Зиночка, в самом деле, ложись, – поддержал Павел мать. – На твою долю за сегодняшний день тоже немало выпало. И не волнуйся, я Капитолине помогу… Если, конечно, она возражать не станет?..

От смущения Капа мучительно покраснела.

– Я?.. Нет… не стану… А даже рада.

Глаза у Зиночки были рабски-виноватыми, она хотела ещё что-то сказать, но не смогла и, глотая слёзы, пошла к себе.

– Пётр, вези меня в спальню!.. – распорядилась мать. – Мне тебе пару слов сказать надобно.

– А я пойду на кухню, титан включу, – Капе показалось, мужчинам нужно остаться одним, поговорить без свидетелей. – Столько грязной посуды набралось, ужас один!..

Она вышла, и остались в гостиной только Алексей Иванович и Павел… Тихо тикали напольные часы, и догорающие поленья в камине слабо потрескивали.

– Ты, дядя Лёша, кажется, хотел узнать, что мне отец Серафим пишет?

– Да что ты?!.. Вовсе нет!.. Окстись!.. – замахал руками Богомолов. – Этого ещё не хватало!.. Никогда чужих писем не читал и в чужие кастрюли не заглядывал. Я только одного понять не могу, почему батюшка просил, чтобы я берёг тебя. Будь другом, объясни ты мне, дураку, что он имел в виду?.. От чего я тебя уберечь должен?..

Павел улыбнулся, но как-то кисло, невесело:

– Ты всё-таки прочти письмо, так оно проще будет, – и протянул открытый конверт. – Читай, читай… Сразу всё поймёшь. Секретов тут никаких нет.

Алексей Иванович немного помедлил, но всё-таки письмо взял и, развернув сложенный вчетверо лист, стал читать.

Письмо отца Серафима.

"Здравствуй возлюбленный во Христе, брат мой Павел!

Вот и ко мне счастливая минута пришла: на волю следом за тобой выхожу и потому могу, друже, хоть на бумаге с тобой покалякать. О многом переговорили мы с тобой, но, прости, коли надоел, хочу ещё два слова сказать.

Господь человека сотворил по образу и подобию своему, и потому должны мы этот образ в чистоте хранить. Кто-то наивно полагает, будто подобие это лишь к нашему внешнему облику относится: мол, и у нас, как у Бога-Отца, и руки, и ноги, и голова. Это, кончно, так, но мы-то с тобой знаем, речь тут, прежде всего, о внутреннем нашем строении идёт. О душе. Её-то, бедную, мы с тобой от разных соблазнов оберегать обязаны. И каждое мгновение помнить, чем все поступки наши поверять надобно. А именно – любовью. Любовь к Богу должна быть главным движителем всего сущего на Земле. И, чем больше эта любовь, тем больше страданий душе. Чем глубже эта любовь, тем безмернее её боль.