Пётр и Павел. 1957 год

Однако, уже следующий допрос показал – противник у него не так прост, как могло показаться на первый взгляд. Павел ожидал повторения пройденного, а вышло-то совсем наоборот: его никто ни о чём не спрашивал. Он сидел на табуретке час… два… четыре… семь… десять… Следователи менялись приблизительно каждые три часа. Кто-то из них читал книгу, кто-то решал кроссворды, а один даже заснул, уронив голову на руки. Вероятно, ночь накануне была слишком бурной и восстановить себя как следует бедняга не успел. О!.. Это был сладостный момент! Стараясь не шуметь, Павел встал и простоял неподвижно целую вечность – минут пятнадцать. Но всякому счастью приходит конец!.. Следователь нечаянно уронил на пол пресс-папье, проснулся, и Павлу пришлось опять плюхнуться на табурет и опять без движений сидеть и… ждать… ждать… Ждать, когда эта мука закончится. Примерно на пятом часу этого безсмысленного сиденья начались страшные боли в области крестца. Болел копчик. Причём боль с каждой минутой становилась всё сильнее, всё острее, пока не сделалась невыносимой. Насколько это было возможно, он пробовал менять положение: переносил тяжесть тела с одной ягодицы на другую, но это почти не помогало и кончилось тем, что Павел потерял сознание: свалился с ненавистного табурета на пахнущий скипидарной мастикой блестящий паркетный пол. Обморок его продолжался недолго – минуты полторы, не больше, но за это время он успел увидеть рождественскую ёлку, увидеть мать, отца и услышать, как музыкальная шкатулка играет: "Ах, мой милый Августин!..". Это мастика навеяла ему сладкие детские воспоминания: перед Новым годом полы в родительском доме всегда натирались скипидарной мастикой… Его окатили ледяной водой, подняли и вновь усадили на табурет. Так повторилось раза четыре: он терял сознание, его окатывали водой и снова сажали на место. Пытка эта продолжалась долго, очень долго, он даже потерял счёт времени, а когда вернулся в камеру, ему сказали, что он отсутствовал более двух суток и что испытание это называется просто и обыденно – "конвейер".

Павел понимал, это была всего лишь разминка. В следующий раз будет намного сложнее. Значит, к следующему разу надо быть во всеоружии, и начал готовиться. Он поставил перед собой две задачи: понять, что такое боль и можно ли её эффективно преодолевать, а также исследовать механизм потери сознания: падения с табурета и окатывание ледяной водой приносили ему пусть короткое, но всё-таки облегчение. И в том случае, когда становится уж слишком невыносимо, можно было бы симулировать обморок.

Вероятно, Павел мог бы стать неплохим артистом, потому что уже на следующем "конвейере" он три раза успешно терял сознание совершенно сознательно, и ни один из следователей симуляции не заметил. Гораздо сложнее было приучить себя, вернее свой организм, не реагировать на болевые ощущения.

Но в конце концов ему и это удалось.

Когда после четырёх "конвейеров" мучители его убедились, что успеха они не добились, решили поменять тактику. Теперь каждый допрос превращался в многочасовое избиение.

Резиновым шлангом Павла били по печени, почкам. Молотили по голове, так что лицо его превращалось в сплошной фиолетовый синяк, а глаза заплывали настолько, что он не в состоянии был что-либо увидеть сквозь узенькие щёлочки, что возникали на месте его глаз.