Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Агитация в пользу революционного движения в России стала одним из главных занятий Кропоткина в конце 1879 года. До конца октября он ездил по Швейцарии, выступая с докладами о «революционном нигилизме в России» в Цюрихе, Валлоне, Шо-де-Фоне, Невшателе, Берне, Фрибуре, Лозанне и Веве[758]. Информирование европейской общественности о деспотизме и репрессиях царского самодержавия и о сопротивлении против него Петр Алексеевич продолжал и в последующие годы, и эта его деятельность в немалой степени послужила росту симпатии к русским революционерам в Европе.

Убеждать Кропоткин умел. «Он считался выдающимся оратором. Действительно, Кропоткин обладал всеми качествами, необходимыми для влияния на массы: привлекательной внешностью, страстностью, пламенностью, хорошим голосом и дикцией»[759], – вспоминал Дейч. Об особенностях манеры Кропоткина убеждать своих слушателей рассказал советский дипломат Иван Михайлович Майский (1884–1975), бывший социал-демократ, меньшевик, бывавший дома у Петра Алексеевича в 1912–1917 годах: «Речь Кропоткина была на редкость обаятельна и проникновенна. Он обладал особым искусством так изложить вопрос, так предвосхитить возможные возражения аудитории, так затронуть какие-то глубокие струны в душе слушателя, что сопротивляться силе его мысли и чувства было чрезвычайно трудно – не только для сочувствующего, но даже и для инакомыслящего»[760].

Немало обаяния придавал энциклопедизм, сочетавшийся с литературностью, красотой слога. Говорить с ним было все равно что читать книгу: «Передо мной интересная, умная книга, – вспоминал о беседе с Кропоткиным скульптор Сергей Дмитриевич Меркуров (1881–1952). – О чем бы он ни говорил – он творит. Шаблонных фраз нет. Образно, красиво, необыкновенно, и каждый раз новая область, будь то политика, философия, искусство, геология, тюрьма…»[761] «Что говорит! и говорит как пишет!» – заметил когда-то о таком стиле речи Александр Сергеевич Грибоедов, вложивший эту фразу в уста героя своей пьесы «Горе от ума»…

Но более развернуто свои впечатления от выступлений Кропоткина-оратора высказал Степняк-Кравчинский: «Он замечательный агитатор. Одаренный от природы пылкой, убедительной речью, он весь превращается в страсть, лишь только всходит на трибуну. Подобно всем истинным ораторам, он возбуждается при виде слушающей его толпы. Тут он совершенно преображается. Он весь дрожит от волнения; голос его звучит тоном глубокого, искреннего убеждения человека, который вкладывает всю свою душу в то, что говорит. Речи его производят громадное впечатление благодаря именно силе его воодушевления, которое сообщается другим и электризует слушателей. Когда по окончании речи, бледный и взволнованный, Кропоткин сходит с трибуны, вся зала гремит рукоплесканиями»[762]. Страсть эта, впрочем, по мнению того же Степняка, сочеталась с цельным, системным изложением взглядов: «…всякое свое убеждение он высказывает как фанатик, теоретик, сжившийся, сроднившийся со всякою своею мыслью, связавший и сцепивший ее со всем своим миросозерцанием»[763].

Сам Петр Алексеевич считал искренность, эмоциональность, страстную манеру выступления одной из изюминок своего ораторского стиля. В этом он признавался жене: «Но что неизменно возбуждает симпатии – это чувствительная сторона. Постараюсь сильнее ударить на эту струну. Les bonnes idées viennent du coeur[764], и если сердце будет лучше говорить, авось и мозги поумнеют»[765]. Хорошие идеи идут от сердца… Наверное, если бы он писал учебник по ораторскому искусству, то так бы и назвал его.

Но что касается дискуссий и споров, тут мы можем увидеть диаметрально противоположные отзывы. Часто, говоря один на один со своим противником, Кропоткин производил впечатление довольно прямого и откровенного, хотя и тактичного человека. «Он всегда говорил правду в глаза, – со всей деликатностью доброго и мягкого человека, но без малейшего снисхождения к мелкому самолюбию слушателя. Это безусловное прямодушие – самая разительная и симпатичная черта его характера»[766], – вспоминал Степняк-Кравчинский. Но вдруг в пылу спора он «начинает думать вслух, как бы становясь на точку противника», мысленно перебирает аргументы и после нескольких минут молчания, «обращаясь к своему изумленному собеседнику, произносит с улыбкой: „Да, вы правы“»[767].