Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Таким помнил Кропоткина-спорщика и военный географ, генерал-майор в отставке Михаил Иванович Венюков (1832–1901). Хорошо знакомый с Петром Алексеевичем по научной работе в Петербурге, в конце 1870-х годов он выехал за границу и немало лет прожил в Швейцарии. Венюков не был чужим для русских политэмигрантов. Ведь когда-то он сам переписывался с Герценом и писал статьи для журнала «Колокол». Венюкову принадлежит и один из переводов «Марсельезы» на русский язык. В своих мемуарах он высказал весьма негативные впечатления о русских эмигрантах, живших в Женеве. Мол, крохоборы, норовят объегорить на деньги друг друга. И лишь о нескольких из них он оставил прекрасные отзывы. Среди них был и Петр Кропоткин: «…можно было прямо говорить: "Петр Алексеевич, мы с вами в этом не сходимся и не сойдемся", и он не думал надоедать доводами или мстить за то, что их не слушаешь. Самые споры с ним, всегда горячие, ибо он своею, несколько запальчивою, искренностью вызывал на искренность, были честной борьбою, диалектическою дуэлью, а не бросанием камней из-за угла»[768].

Некоторые собеседники Кропоткина отмечали еще одну особенность его стиля общения. Проявлялась аристократическая привычка к непринужденной беседе на светских приемах, балах… Так, например, известный писатель Корней Иванович Чуковский (1882–1969) вспоминал, что Петр Алексеевич «обнаруживал светскую привычку заинтересовываться любой темой, которую затронет собеседник», а затем принимался «с аппетитом» «болтать»[769]. Но при этом светскость в общении распространялась на самый широкий круг людей: «Вообще страшное гостеприимство чужим темам, чужим мыслям, чужой душе. Он готов приспособиться к любому уровню, и я уверен, что, приди к нему клоун, кокотка, гимназист, он с каждым нашел бы его тему – и был бы с каждым на равной ноге, по-товарищески»[770].

В то же время другие оппоненты были склонны видеть в споре как будто бы двух разных Кропоткиных, противоположных по отношению к собеседнику. «При малейшем разногласии Кропоткин становился совершенно неузнаваемым: начинал говорить в повышенном тоне, сильно горячился и допускал резкости, оскорбительные для собеседника. Одновременно существовали как бы два Кропоткина: один – корректный, простой, добрый товарищ и интересный собеседник, другой – пылкий спорщик, готовый вцепиться в неодинаково с ним верующего», – писал Лев Дейч. Впрочем, и Дейч склонен заметить, что «в общем, первый Кропоткин все же брал верх». И порой, даже когда на идейной почве он оказывался на грани разрыва с оппонентом, вдруг выяснялось, что Петр Алексеевич «как ни в чем не бывало готов был мирно с ним беседовать, но только на нейтральные темы»[771]. Во всяком случае, свидетельствует Дейч, «пылкий темперамент» Кропоткина, проявлявшийся «лишь в жгучих для него вопросах»[772], был прекрасно известен всем, кто был с ним знаком. Склонность Кропоткина к крайней жесткости, резкости суждений отмечают и другие люди. «Мягкость в житейском обиходе не мешала ему быть крайне резким в споре. Никто, однако, не обижался на его резкости»[773], – вспоминал Аксельрод, бакунист, позднее ставший одним из основателей социал-демократического движения в России. В 1876 году он впервые познакомился с Кропоткиным в Женеве.

Сам же Кропоткин рассматривал такой стиль общения, откровенный и эмоциональный, полный неравнодушия, как единственно возможный между анархистами: «Если я не стесняюсь высказывать свои мнения в резкой форме тем, которых признаю своими единомышленниками, то и не обижаюсь, когда они мне высказывают их в такой же резкой форме. ‹…› Только такую форму я и уважаю, когда объяснения идут не между врагами, по предмету, затрагивающему их. Я понимаю, что можно искать парламентарных выражений, когда говоришь с тем, кого не считаешь своими, – парламентарничать же с теми, которых считаешь единомышленниками, – по-моему, просто преступление»[774].

* * *

Агитация Петра Алексеевича имела такой резонанс, что в Европе его стали считать настоящим вождем русской «революционной партии», который организует и направляет ее деятельность из эмиграции. Однако это не соответствовало истине. Как замечал тот же Степняк-Кравчинский, Кропоткин не обладал талантами заговорщика.