Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

К тому же, несмотря на постоянную агитацию в пользу революции в России, Петр Алексеевич не мог испытывать глубинную симпатию к тем процессам, которые происходили в конце 1870-х – начале 1880-х годов в русском революционном движении. Да, он оправдывал покушения, совершаемые «народовольцами», и восхищался их героизмом, но как анархист, конечно же, не разделял политические ориентиры и цели партии «Народная воля». Эта организация стремилась не к немедленному социальному перевороту путем народного восстания, утверждающего новый социалистический строй, а к тому, чтобы с помощью террористических действий принудить царя уступить власть, к политическому перевороту и созыву Учредительного собрания. Кропоткин воздерживался от публичной критики этой программы, но и не мог отождествлять себя с движением, которое преследовало подобные задачи. «О России я больше не думаю, – пишет он Робену в январе 1879 года. – Движение там такое умеренное – как это ни странно, наряду с этими казнями, – я чувствую (и мне все это подтверждает), что там я буду совершенно одинок. Движение конституционное. Нелегальный орган (Земля и Воля) называет себя социалистическим, но протестует только против самодержавия. Я сомневаюсь, чтобы я когда-либо мог присоединиться к этому движению, и я работаю здесь»[775].

И тем не менее из России призывы помочь следовали. 12 мая 1880 года с письмом к Кропоткину обратился один из лидеров «Народной воли», бывший товарищ по кружку «чайковцев» Лев Тихомиров. Он просил помочь народовольцам организацией пропагандистской кампании. «Народная воля» стремилась приобрести в Европе «общественное сочувствие и возможность обессиливать правительство международными затруднениями»[776]. Тихомиров призывал Кропоткина «не держаться особенно за принципы», чтобы «сбить против правительства всё, что только может идти против него из-за каких бы то ни было побуждений»[777]. Иными словами – объединить все революционные силы России в единую коалицию – с целью организации массового народного восстания и свержения самодержавия[778].

* * *

Но не только «русские дела» занимали Петра Алексеевича в Швейцарии. После Фрибурского конгресса он с головой окунулся в работу по реорганизации Юрской федерации. «В секциях Севера положение не очень хорошее, – сообщал он в письме Робену. – В Сент-Имье все дезорганизовано. Швиц (Швицгебель. – Авт.) не может приходить на еженедельные собрания… а потому все еле двигается… На Юге, наоборот, работа оживает. В Фрибуре после конгресса образовалась секция человек в тридцать членов, и если бы здесь был хоть кто-нибудь из активных людей, все шло бы чудесно. Здесь, в Женеве, секция уже превышает 40, а вторая секция – 12… До моего приезда здесь ничего не обсуждали, ничего не делали, а скучали… С моим приездом, как только я внес элемент серьезной дискуссии, – все туда приходят в большом числе и с удовольствием». Зато «в Валлоне теперь ничего не делают, ничего! В Шо-де-Фоне – еще меньше. Даже публику не созывают на доклад как следует»[779].

Кропоткин ощущает, что прежняя деятельность федерации уже не дает ожидаемых результатов и необходимо что-то менять в ее работе. К сожалению, «Интернационал был до сих пор и сейчас особенно является обществом для изучения». «Но чем занять этих людей, вот величайший вопрос, – делится он своими соображениями с Робеном. – Дискуссировать, всегда дискуссировать, это в конце концов надоедает, а в области практики что можно сделать?.. Выборы, это нам не подходит… восстания невозможны. Что делать?»[780] Тупик?

Кропоткин надеялся вместе с Бруссом развернуть агитацию в Лозанне, где «старые работники Интернационала оказались во главе движения. На собраниях бывает 200–300 человек». Он рассчитывал также заинтересовать молодежь и тем самым привлечь новые силы, но понимал, что в Швейцарии все слишком спокойно и упорядоченно, а активисты устали, так что главные надежды стоит возлагать на подъем революционного движения во Франции: «Таково наше печальное положение. Поль (Брусс) и я работаем не покладая рук, чтобы что-нибудь сделать. А потом? Нет, движение здесь возобновится только после того, как оно зародится в Париже»[781].

Помимо собраний и митингов, главным средством анархистской агитации оставалась газета L'Avant-Garde, которая держалась в первую очередь благодаря энтузиазму Брусса, Кропоткина и Шпихигера, занимавшегося ее рассылкой. По воспоминаниям Дейча, энтузиазм Петра доходил до того, что во время прогулок он специально спрашивал в газетных киосках L'Avant-Garde, стремясь «побудить торговцев держать и этот орган»[782].