Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Все дни процесса Софья Григорьевна была рядом с мужем, в зале суда. «Она находится в самом жалком состоянии, – сетовал Петр Алексеевич в письме к Джону Скотту Келти. – Все 12 дней она была на ногах, в удушающей жаре, по шесть часов каждый день, в небольшом пространстве, отведенном для публики, набитом, как бочка селедкой, – и все это только для того, чтобы обменяться со мной несколькими словами во время перерывов в заседании суда. Она побледнела от переживаний и очень исхудала, и я серьезно опасаюсь за ее здоровье. Эти мои страхи – самое худшее, что я ощущаю в одиночной камере… Если бы я был один, я мог бы считать заключение просто арктическим путешествием длиной в 3, 4 или 5 лет и вести себя соответственно»[891].

На суде Петр Алексеевич заявил судьям, что социальная революция близка: возможно, она произойдет в течение последующих пяти или десяти лет. Некоторые из его товарищей сочли это предсказание слишком пессимистическим!

Как бы блестяще ни защищались анархисты, какое бы впечатление ни производили их речи на публику и судей и какими бы беспомощными ни были потуги обвинителей, осуждение было предрешено. Суд вынес свой приговор: шестьдесят один обвиняемый был приговорен к тюремному заключению сроком от шести месяцев до пяти лет. Самые крупные приговоры получили Кропоткин, Готье, Бернар и Борда. Их присудили к пятилетнему заключению, уплате штрафа по тысяче франков, десятилетнему нахождению под надзором полиции и пятилетнему понижению в гражданских правах. Петр Алексеевич не стал подавать апелляцию.

Сразу же после вынесения приговора во Франции поднялся настоящий вал возмущения. Проводились митинги и демонстрации, в ходе которых ораторы клеймили несправедливость и произвол властей. У дома в Тононе, где жили Кропоткины, манифестанты стреляли в воздух в знак поддержки осужденного. Даже умеренные газеты высказывали им свои симпатии, а оппозиция в парламенте во главе с лидером радикалов и будущим премьер-министром Жоржем Клемансо требовала принятия закона об амнистии. Процесс придал существенный импульс французскому анархизму.

* * *

После вынесения приговора Петр Алексеевич оставался в Лионской тюрьме. «Здоровье мое не очень хорошее, – сообщал он Келти. – Десны совершенно опухли, из-за этого происходят отеки щек, и это вызывает расстройства в желудке. Я жду того времени, когда окажусь в лучших условиях и смогу отвлекаться от тюремной жизни какой-нибудь ручной работой, которая здесь невозможна»[892]. В письмах своему английскому другу и редактору Кропоткин признается, что волнуется лишь о жене и о том, будут ли в тюрьме условия для интеллектуального труда. Интересует его и возможность переписки: «Пишите мне время от времени; в одиночестве заключения я вдвойне радуюсь каждому слову»[893]. К «своей жизни – маленькой частице вселенной» – он относился по-философски спокойно[894].

В Лионской тюрьме у Кропоткина началась цинга, сопровождавшаяся постоянным расстройством желудка[895]. Весьма красноречиво о ее последствиях Кропоткин рассказал Екатерине Брешко-Брешковской в мае 1903 года:

– Почему у тебя ни одного зуба не осталось?

– Это Лионская тюрьма так меня угостила, я там все время болел цингою, жизнь была тяжелая, все страдали…[896]

Потом, уже в Лондоне, он хотел вставить себе челюсть. В первый раз сходил к стоматологу, надел восковые заготовки. Но одна незадача – дочка Саша начала дразнить[897]. Пришлось вернуть дантисту заготовки обратно. И только в 1900 году ему вставили челюсть…

Ну а пока ему пришлось даже отложить работу над научными статьями, дождавшись, пока здоровье улучшится. Но уже в феврале – марте 1883 года Кропоткин отправляет заметки и статьи для журнала Nature[898]. Поскольку обвиняемые уже были осуждены, им разрешали гулять парами. Пригодился Кропоткину и опыт перестукивания «арестантской азбукой», выученный в Петропавловке.

* * *

Софья Григорьевна добивалась перевода мужа в Париж, но власти распорядились иначе. В середине марта двадцать два узника, осужденных более чем на год тюрьмы, были отправлены отбывать приговор в центральный «дом заключения и исправления» в Клерво. Эта тюрьма разместилась в здании бывшего знаменитого средневекового аббатства монахов-цистерцианцев в Шампани, на востоке Франции. Заключенных вывезли в дорогу ночью и везли целый день «в маленьких клетках, на которые обыкновенно разделяются арестантские вагоны»[899]. По прибытии их временно разместили в маленьких, чистых, но очень холодных камерах-одиночках, дали горячую пищу и разрешили купить по полбутылки местного вина. Тюремное начальство было подчеркнуто вежливо с привезенными. На следующий день заключенных перевели в другие комнаты, причем при их выборе были учтены пожелания самого Петра Алексеевича и его товарищей.