Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

О приезде в Париж Петр Алексеевич сообщил только Лаврову, Софье Лавровой и Реклю, чтобы избежать крупных манифестаций. До французской столицы они добрались ночью 18 января и поселились у Элизе Реклю. В письме к Келти Кропоткин жаловался на физическую усталость и на недомогание жены[908]. Хотя его официально не высылали из Франции, он намеревался через несколько недель перебраться в Лондон, но ему пришлось задержаться до марта. Опять катастрофически не хватало денег. К счастью, помогли гонорары, полученные за публикацию рассказа Софьи Григорьевны о русских революционерах в газете L'Intransigeant и заметок Петра Алексеевича о своем тюремном опыте в британском журнале Nineteenth Century[909].

За время пребывания в Париже Кропоткин с радостью замечал бурный рост анархистского и социалистического движения. Его восхищала активная агитация Луизы Мишель, ее ежевечерние публичные выступления с лекциями[910]. Кропоткин обсуждал будущее с братьями Реклю и своим новым сторонником и другом, Жаном Гравом (1854–1939). Грав – бывший сапожник, социалист, лишь в 1880-м присоединившийся к анархистам. На первый взгляд в нем не было ничего особенного примечательного. «Это был маленький коренастый человек с массивными плечами и кругленьким животиком, – вспоминал знавший его французский поэт Адольф Ретте. – Его круглая голова совсем седая. Причесанные усы перерезают его жизнерадостное лицо. Желтые глаза из-под густых бровей смотрят очень безобидно»[911]. Но этому «безобидному» работяге вскоре предстояло стать одним из ведущих анархистских пропагандистов и журналистов Франции, пожалуй, лучшим популяризатором либертарных идей в стране. Немного тугодум, лишенный ораторского таланта, зато как он писал!

28 февраля Петр сам прочитал в Париже лекцию об анархизме: послушать его пришли две тысячи человек[912]. Правая пресса снова стала призывать к расправе над ним или изгнанию. Не дожидаясь репрессий, Кропоткины в начале марта наконец уехали в Лондон.

«Мы предпочитаем иметь двери Франции всегда открытыми, чтобы всякий раз входить в них, когда это понадобится, нежели быть высланными навсегда за одно резкое слово, произнесенное на публичном собрании… – писал Кропоткин Герцигу и Дюмартре. – Меня зовут в Лондон, чтобы создать там анархистскую газету. Средства там есть, и я примусь за это с жаром»[913].

Покидая столицу Франции, Петр Алексеевич еще не знал, что этот отъезд означает начало нового этапа в его жизни и судьбе. Беспокойные скитания «странствующего рыцаря» анархии оставались в прошлом. Отныне ему на тридцать с лишним лет предстояло обрести дом на берегах Туманного Альбиона…

Глава пятая Беженец на берегах Альбиона

Викторианский Лондон, как он предстал в 1886 году перед переселившимся в Британию русским анархистом, – это не только столица могущественной империи и ведущей державы – «мастерской мира», не только мировой промышленный, финансовый, транспортный, торговый, научный и культурный центр. Это еще и крупнейший город планеты, огромный, поглотивший многочисленные предместья мегаполис. Современники сравнивали его с Вавилоном, называли «каменными джунглями» и даже «каменной пустыней». Город дыма и смога. Город мигрантов и переселенцев, где было больше католиков, чем в Риме, и больше ирландцев, чем в Дублине. Его размеры поражали.

Громадные толпы людей, улицы, полные кипящей жизни, борьбы за существование и выживание. Роскошь и нищета по соседству. Чопорные кварталы знати и богачей – и убогий, полный нищеты, антисанитарии и преступности Ист-Энд, знаменитые лондонские трущобы, лабиринты улиц, где плодилась и роилась самая ужасающая бедность. Короче говоря, перед Кропоткиным представал сам образ всей современной цивилизации, символ и зримое воплощение всех ее достижений и язв. Средоточие всего, что можно и нужно было использовать на благо человечества, и того, что следовало беспощадно разрушить!