В феврале 1915 года от имени «Анархического Интернационала» в газете
Выдержанный в традиционно анархистском духе, документ отвергал концепцию «оборонительной войны» и возлагал вину за мировую войну на государство и капитализм. «Вооруженная борьба… – говорилось в обращении, – является естественным следствием и неизбежным и фатальным результатом общества, основанного на эксплуатации рабочих, общества, опирающегося на дикую борьбу между классами и заставляющего рабочих подчиняться господству паразитического меньшинства, захватившего в свои руки политическую и экономическую власть». Авторы текста обращали внимание на то, что продолжавшаяся в течение полувека гонка вооружений неминуемо вела к конфликту, а потому бессмысленно «возложить всю ответственность на то или иное правительство». «Ни одна из воющих сторон не имеет права говорить во имя цивилизации или объявить себя в положении вынужденной защиты». Причины войны «надо искать исключительно в факте существования государства, являющегося политической формой привилегии».
Но что остается делать в ситуации, когда мировая бойня уже началась? «Роль анархистов в нынешней трагедии, – подчеркивалось в тексте, – при всяком положении выступать со своей пропагандой, говорящей о том, что есть только один род войны за свободу: это война, которую ведут во всех странах угнетенные против своих угнетателей. Наша задача – звать рабов к возмущению против своих господ». Анархистская пропаганда призвана «стремиться к ослаблению и уничтожению всех государств; она должна культивировать дух сопротивления и вызывать недовольство в народах и армиях». Авторы манифеста выражали надежду на то, что война и ее тяготы неизбежно вызовут общественные потрясения: «Мы должны воспользоваться всеми бунтовскими движениями, всеобщим недовольством, вызвать восстание и организовать революцию, которая, мы надеемся, положит конец всем социальным несправедливостям» и навсегда уничтожит государства, войны и милитаризм. «Всем угнетенным мы скажем, что они не должны расстаться со своим оружием, пока они не свели счеты со своими угнетателями, пока они не захватили в свои руки земли, фабрики и мастерские»[1645]
. Речь шла, таким образом, о превращении войны в социальную революцию.В марте 1916 года Кропоткин вел переговоры с Гравом, голландским синдикалистом Христианом Корнелиссеном (1864–1942) и Черкезовым об издании анархистского журнала, который отстаивал бы их позицию. Но в итоге было решено: «Сейчас неподходящий момент для издания журнала, в котором нужно было бы сказать столько вещей, которые в данное время было бы невозможно высказать»[1646]
. Сомневался он и в том, что, кроме оборончества, его сторонники смогут формулировать общую программу. Слишком много разногласий у них было еще до войны[1647].Кропоткин оказался в щекотливом положении, когда сотрудничать с российским, да и с другими правительствами он не мог уже в силу своей роли и заслуг в революционном движении, как и в силу собственных убеждений. Ну а поддержать антивоенное большинство анархистов не желал в силу занятой им позиции. Очень точно эту ситуацию охарактеризовал американский историк Пол Аврич: «Отчужденный от правительства своими анархистскими убеждениями, а от революционных левых своей поддержкой войны… он превратился в изолированную фигуру»[1648]
.Критика со стороны одних анархистов и колебания других раздражали Кропоткина. Например, Жан Грав бросился сочинять проекты мирного разрешения начавшегося военного конфликта. Кропоткин же призывал к войне с Германией до победного конца, «за великое дело цивилизации», какого «не было за 100 лет»[1649]
, вспоминал об отношении Бакунина к Германии, о защите Франции в период Великой Французской революции и Франко-прусской войны. Впадая в настоящую германофобию, Петр Алексеевич не стесняется в выражениях по поводу «современных гуннов»[1650], как он снова и снова называет немцев, за что ему выговорил в письме старый друг-анархист Яновский из США. «Сказать трудно, до чего мне Франция – ее поля, крестьяне в полях, ее дороги, самый ландшафт мне дороги, насколько они мне родные… – признается он Марии Гольдсмит. – И вдруг все это дано на разграбление и сожжение подлым гуннам»[1651]. Он склонен возлагать вину на немецкий народ в целом!