Впрочем, эти успехи стоили дорого и наверняка сократили жизнь Петру Алексеевичу. Лето выдалось очень жарким, необыкновенно бездождливым. Особенно засушливым оказался август 1920 года. Кропоткин откровенно рассказывал об этом в письме своему другу, издателю-толстовцу Ивану Ивановичу Горбунову-Посадову (1864–1940): «…жарко было без дождей, высушило все болота и ручьи и сожгло всю траву, даже подлесок истребило. Сена нет и половины того, что нужно на зиму. Так что крестьяне продают скотину и бьют. Ни у кого нет сена или соломы более чем на ползимы. Нам отдали здесь кусок луга, два покоса очень хорошего по сравнению с другими, на которых ничего не было. Правда, Софья Григ[орьевна] убрала его вовремя, сама помогая целую неделю; а те, которые отложили покос до августа, не получили покоса, не собрали и трети того, что мне нужно»[1835]. И хотя свой собственный огород с овощами на двадцать одну гряду удался на славу, удалось это благодаря помощи одного из крестьян: «Добрый человек – крестьянин со своим братом – пришел одно утро весной, с лошадью и сохой, и вспахал. Так что осталось только обсеять гряды»[1836].
Кропоткин снова говорил о диктаторской натуре большевизма и о растущей пропасти между революцией и установленным режимом. Большевиков ждет превращение в иезуитов революции, которые руководствуются принципом «цель оправдывает средства». Но российская революция глубже, чем была французская, и из нее необходимо извлечь уроки. «Основополагающим фактором такого переворота была соответствующая перестройка экономической жизни страны, и революция в России показала, что к этому мы должны готовиться. Кропоткин пришел к выводу, что синдикализм мог бы стать тем, в чем Россия нуждалась больше всего, – вехой на пути промышленного и экономического возрождения страны»[1837]. Он «сослался на анархо-синдикализм, указав, что такая система, при помощи кооперативов, могла бы уберечь будущие революции от фатальных ошибок и напрасных страданий, через какие прошла Россия»[1838].
В письме Беркману от 20 мая 1920 года он прямо говорит, что синдикалистское движение «выступит великою силою в течение ближайших 50 лет, чтобы приступить к созданию коммунистического безгосударственного общества». И если бы он, Кропоткин, «был во Франции», то «бросился бы с головой в это движение Первого Интернационала»[1839].
Эту же мысль Петр Алексеевич настойчиво повторяет в письме к Атабекяну в мае 1920 года. Кропоткин возлагал надежду и на русское крестьянское кооперативное движение, которое «представит живучее,
Кропоткин разработал план возрождения анархизма с опорой на анархо-синдикалистское профсоюзное движение и намеревался обсудить его со старым другом Шапиро: «Чего я особенно желал бы, это то, чтобы 3–4 из нас повидались бы с заграничными друзьями и синдикалистами и, выработав с ними самую общую программу, с нею уже в руках взялись бы за организационную работу в России. С целью и с ясным представлением о грандиозности задачи: создать такой же Интернационал – анархический, крестьянско-рабочий, с такими же широкими целями, на основе повседневной борьбы с Капиталом, какой наши предшественники начали создавать в [18]60-х годах из разношерстных элементов, уцелевших после разгрома 1848 г., и радикалов, находившихся под его влиянием»[1841]. Стоит отметить, что в 1922 году Александр Шапиро сыграл важнейшую роль в создании анархо-синдикалистского Интернационала – Международной ассоциации трудящихся.
Да, Российская революция и неудачный опыт большевиков должны стать уроком для трудящихся всего мира, неоднократно повторял Кропоткин представителям европейских профсоюзов и социалистических партий. Они приезжали в Москву по приглашению большевистских властей, но считали своим долгом посетить «дмитровского отшельника».