Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Исходя из своей теории революций, он одним из первых сравнил большевистский режим с якобинской диктатурой во Франции XVIII века. «Мы сейчас переживаем то же, что переживала Франция во время якобинской революции с сентября 1792 г. по июль 1794 г., с той разницей, что теперь ищет себе путей революция социальная», – пишет Кропоткин. Но диктатура якобинцев не имела перспектив и неизбежно привела к диктатуре новых богачей (термидор), а затем – к диктатуре Наполеона Бонапарта, вскоре установившего монархическое правление собственной династии. Новые правители отменили все преобразования, проводившиеся в пользу бедноты. Ведь якобинцы добились «уничтожения феодальных прав», «провозгласили политическое равенство всех граждан». Нечто подобное тогда происходило и в России: «Большевики стремятся посредством диктатуры одной фракции социал-демократической партии ввести социализацию земли, промышленности и торговли. Перемена, которую они стремятся осуществить, является основным принципом социализма»… Но методы, которыми они пытаются проводить социалистическую политику («с помощью декретов» революционного правительства), «парализует построительную работу народа, делает успех их дела совершенно невозможным»… Однако противники революции в лице «белого движения» хорошо организованы, и они могут «восстановить старый режим, воспользовавшись всеобщим истощением, которое возникло сперва из-за войны, а затем из-за голода в центральной России, и полной дезорганизацией обмена и производства»… И эти люди далеки не только от социалистических, но и от либеральных и республиканских идеалов. Они преследуют иные цели и ведут «к монархии, реакции и рекам крови!».

Петр Алексеевич стремился донести до рабочих, профсоюзных активистов, социалистов и анархистов Европы свое осуждение иностранной интервенции. «Такое вмешательство, – снова повторяет он, – имело бы своим последствием взрыв русского шовинизма; оно привело бы нас опять к шовинистической монархии и вызвало бы среди русских… враждебное отношение к Западной Европе, чреватое печальными последствиями». Вместо вмешательства в российские дела он призывал Запад помочь России продовольствием и всем необходимым для восстановления, прекратив беспощадную блокаду[1820]. Такая помощь помогла бы преодолеть ненависть россиян к европейцам.

* * *

Живя в Дмитрове, Петр Алексеевич был в значительной мере изолирован от внешнего мира. Транспорт ходил плохо. Самому ему было тяжело выезжать из-за здоровья. Так, на обратном пути из Москвы, где он побывал в конце весны 1919 года, Кропоткин простудился и неделями страдал от кашля и общего недомогания, мешавшего ему нормально работать. В конце января 1920 года его снова мучили бронхит и повышенная температура; пришлось несколько дней провести в постели. Состояние не позволило ему принять приглашение комиссии физико-математического факультета Московского университета возглавить кафедру географии[1821]. «Жить мне осталось очень немного, сердце отрабатывает число биений, на которое оно было способно, – с грустью писал Кропоткин Атабекяну 2 мая 1920 года. – Вот, сегодня, чуть не случился обморок, – без всякой особой причины: – „сердце пошаливает“»[1822].

В декабре он отказывается от приглашения приехать в Москву для прочтения лекций: «Здоровье мое за последнее время так ненадежно, что и думать не могу о поездке. Сердце беспрестанно мучает, и притом, должно быть, еще малярия через день. В придачу случились еще невралгии – жестокие, каких не помню с Женевы, больше сорока лет тому назад. С сердцем, малейшее физическое усилие – мучительно. Ну, а лекцию – подавно не прочесть! Недавно я говорил на юбилее Дмитровского Союза Кооперативов. Еле договорил минут 20, с отчаянной болью в сердце. Вообще плох стал, а поездка в Москву и жизнь там сопряжены с такими трудностями, что и думать нечего…»[1823]

Из-за тяжелого состояния здоровья ему приходилось отменять встречи, выступления, лекции. «Так хотелось бы провести два-три дня со всеми вами и сообща вспомнить того, кто учил людей любви, братству, кто будил в людях совесть и звал их могучим голосом к построению нового общества на братских и безначальных основах»[1824], – писал он организаторам вечера, посвященного десятилетию со дня кончины Льва Толстого.

Время от времени до Петра Алексеевича удавалось добираться друзьям. В марте 1920 года повидаться с ним в Дмитров приехали британский газетный издатель Джордж Лэнсбери (1859–1940) и один из его репортеров. Их сопровождали высланные в Россию американские анархисты Эмма Гольдман и Александр Беркман, а также Александр Шапиро, который продолжал поддерживать с Кропоткиным регулярные контакты.