Из Киренска Кропоткин отправил генерал-губернатору Корсакову письмо, в котором излагал жалобы рабочих и политических ссыльных Усть-Кута на дурное обращение начальства. Затем, вновь пересев на баржу, Петр Алексеевич с товарищами доплыл до впадения Витима в Лену, побывал в селах Витимское и Крестовское. Пока шла перегрузка вещей на вьючный караван, он занимался сбором материалов, подтверждающих его теорию оледенения в Сибири. Наконец 5 июня экспедиция смогла выехать на лошадях в село Тихоно-Задонское, центр Ленских приисков, через нагорье, которое Кропоткин назвал Патомским. За восемь суток одолели двести пятьдесят верст по глухой таежной тропе. Тихоно-Задонское стало исходной точкой последующего пути на юг.
Петр Алексеевич любуется цепями горных вершин и глубокими, заросшими лесом падями. Перед ним – огромная горная страна, прорезанная речными долинами. Караван шел вперед, с трудом преодолевая наледи на реках. Приходилось проходить сквозь заросли кедрового стланика, каменные глетчеры, болота, бурные речные потоки. Кропоткину пришлось проявить талант дипломата, когда уставшие от трудностей похода конюхи решили покинуть экспедицию. Молодому путешественнику удалось уладить конфликт, договорившись, что все участники экспедиции будут на равных навьючивать и разгружать лошадей.
Вид валунов, ледниковых отложений и глубоких борозд еще раз убедил Кропоткина в том, что когда-то здесь располагались мощные ледники, составлявшие часть одного гигантского ледяного покрова. Позднее эти выводы лягут в основу его теории ледникового периода – эпохи, когда ледники покрывали всю Северную Евразию. Здесь же он получал бесценный материал для формирования общей картины расположения горных цепей Восточной Азии. По всему пути Кропоткин проводил метеорологические наблюдения, подробнейшие записи которых были сохранены и затем переданы Русскому географическому обществу[308].
Пополнялись и его социальные впечатления… В районе золотоносных приисков, Витимском, Крестовском и Тихоно-Задонском, Петр Алексеевич познакомился с тяжкой жизнью золотоискателей. «Вот где вдоволь можно каждый день насмотреться на порабощение рабочего капиталом, на проявление великого закона уменьшения вознаграждения с увеличением работы»[309], – пишет он брату. Что же возмущало Петра? Об этом он написал Александру Кропоткину: «Управляющий работает часа 3 в день, ест прекрасную пищу… рабочий в разрезе стоит в дождь, холод и жар с 4 часов утра до 11 и с часа до восьми, итого, следовательно, 14 часов в день, на самой тяжелой мускульной работе кайлой, лопатой и ломом, получая гроши. Воскресений нет, одежда и пр. вычитается из жалования, а стоимость огромная. Первый получает в год тысячи, второй сотню с небольшим. Другие стоят наготове, чтобы выманить все деньги по выходе с прииска, спаивают его, выставляют женщин, которые у пьяного ночью все вытащат, и т. д., и т. д. И ругают этого рабочего. ‹…› А физиономии стоит посмотреть, особенно к вечеру, когда народ поистомился: тупоумие, пристальный взгляд. И если не выработает урока – сейчас вычет: 3 человека должны вырубить кайлой и ломом и накласть 62 тележки, а 4-й увезти их»[310].
После таких наблюдений кусок в горло не лез. «Они работают, а вы их труд едите». Слов из басни не выкинешь, и именно эти слова поэта XVIII века Александра Петровича Сумарокова могли бы прийти на ум Петру Кропоткину. Что-то такое он и высказал в письме любимому брату: «Весело ли хоть теперь быть нахлебником у этих маслопузов, жить на их краденом хлебе? Конечно, езди я хоть от Сибирского отдела – ведь такие же были бы деньги, все же как-то легче было бы, но утешаешь себя тем, что без помощи капитала наука не могла бы двигаться вперед – какая наука могла бы существовать на деньги исключительно трудовые теперь, при теперешнем распределении богатств?» Но паразитом-нахлебником он себя не считал. А кто он? «Лучше сознавать себя таким же пролетарием хотя и с умственным капиталом, которого он не имеет, лучше искать такой работы, от которой польза была бы прямее – искать, потому что кто может поручиться, что его работа именно будет такою»[311], – отвечает Петр. Все вокруг наводило на мысли о социальной несправедливости и заставляло вспомнить во все времена актуальный вопрос: «Что делать?»