Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

В «Ольге» было заведено так, что афиши расклейщикам выдавал гардеробщик. Однажды, когда я снимал пальто, явился один из расклейщиков. Когда гардеробщик передавал ему перевязанную бечевкой пачку афиш, бечевка вдруг разорвалась, и афиши рассыпались на полу. Среди них я заметил такого же размера листовки с заголовком «Обращение к трудящимся Буковины», написанным на украинском языке. Я сделал вид, что ничего не видел. Отдал гардеробщику пальто и ушел. Когда под утро, уже после закрытия кабаре, я пришел в гардероб за пальто, то гардеробщик смотрел на меня очень настороженно. «Я ничего такого не видел, пан Стефан, — сказал ему я. — Подумаешь, рассыпались афиши. Какой пустяк!» Гардеробщик ничего не ответил. Несколько дней он продолжал смотреть на меня настороженно, но когда убедился, что от меня ему не стоит ждать неприятностей, расположился ко мне и мы начали не просто перебрасываться обычными фразами о погоде и здоровье, но и вести более пространные разговоры. Я не знаю, был ли пан Стефан коммунистом или просто сочувствующим. Об этом я не спрашивал. Мы просто разговаривали на разные житейские темы. Однажды разговор коснулся города Винницы, где у пана Стефана жили родственники. У меня же в Виннице до революции жила тетка Аглая Никаноровна, двоюродная сестра моей матери. Сведений о ней мы не имели. Уже после войны, в 1947 году, мне удалось узнать о тетке. Оказалось, что она умерла еще в 1926 году. Но тогда я этого не знал. Поговорив о родственниках, я сказал пану Стефану, что интересно было бы хотя бы одним глазком взглянуть на то, что происходит в Советском Союзе. Он мне ответил, что взглянуть трудно, а вот прочесть об этом можно. На следующий день он принес мне газету «Радянська Украйна»[32]. Газета была относительно свежей, всего лишь недельной давности. Я не очень хорошо знаю украинский язык, но для чтения моих знаний хватало. Пока мы были в Черновцах, я каждую неделю получал от пана Стефана что-то для чтения. Все это мы с Зиночкой читали тайком и могли обсудить только друг с другом и ни с кем больше. То, о чем писали советские газеты, казалось нам сказочным, невероятным. Очень многое было непонятным. Мы старались восполнить непонятное при помощи догадок. С тех пор у меня возникло стойкое желание непременно побывать в Советском Союзе. Вот уже более двадцати лет я живу с ним. Казалось бы, сейчас дорога в Советский Союза открыта, можно уехать сразу… Открыта, но не для всех. Нам с Верочкой мешает уехать разница в наших статусах. Я, как иностранный (румынский) подданный, должен обращаться за разрешением в Министерство иностранных дел СССР. Верочка, как перемещенное лицо[33], должна обращаться в комиссию по репатриации[34]. В разных инстанциях дела рассматриваются по-разному. И сроки повсюду свои, и решение может быть принято любое. Что будет, если Верочке разрешат ехать завтра (ее дело решится быстро), а мне только через год или через два? Мы же оба сойдем с ума от столь долгой разлуки. А что, если мне вообще не дадут советского гражданства? Это означает разлуку навсегда. Я исписал целую кипу бумаги, объясняя разным начальникам особенности нашего положения. Кому только не писал! Отовсюду приходят одинаковые ответы, смысл которых сводится к тому, что существует установленный порядок и никто ради нас не собирается его нарушать. Мне почему-то казалось, что в государстве рабочих и крестьян не может быть бюрократии, но я ошибался. Бюрократия есть и бороться с бюрократами все равно что биться головой о стену. Мне советуют оформить Верочке румынское гражданство и выезжать вдвоем через Министерство иностранных дел. Совет на самом деле не умный, а глупый. Для получения румынского гражданства Верочке придется сначала отказаться от советского. Кто же ей даст его снова через несколько месяцев? Воистину, прежде чем советовать, надо дать себе труд подумать.

Один из советских генералов, фамилию которого я называть не стану, посоветовал мне написать Сталину. Но мне неловко из-за такого пустяка, как разрешение на въезд, беспокоить столь занятого человека, руководителя огромного государства. Я уповаю на то, что рано или поздно у кого-то из бюрократов голос разума возобладает над инструкциями и правилами. Я всего-то и прошу, чтобы в министерстве вместе с моим ходатайством иностранца в порядке исключения рассмотрели бы и ходатайство моей жены, перемещенного лица. Считаю, что наш брак дает мне право просить об этом. Ведь мы с Верочкой семья, единое целое. Я даже словами не могу выразить, насколько мы едины.