Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Впрочем, осенью 1932 года я чувствовал себя настоящим богачом. У меня имелись кое-какие сбережения. От Линдстрема я получал деньги за каждую новую партию пластинок, а выпускались они постоянно. Венский филиал фирмы «Колумбия»[40] предложил мне контракт и выплатил солидный аванс. С бухарестским кабаре «Павильон Рус» я заключил контракт на хороших условиях. До Ротшильда мне было далеко, но лишняя копейка в кармане водилась. Бес меня попутал, мне захотелось увеличить свои капиталы вдвое или даже втрое. Я начал подыскивать выгодное дело, в которое можно было бы вложиться с большой выгодой. Цыгане говорят: «Если дурак ищет тумаков, он их обязательно найдет». «Выгодное» дело сосватал мне известный в то время маклер Адам Бершидский. Он познакомил меня с немцем Теодором Мейером, который заключил с примарией[41] Бухареста крупный контракт на строительство жилых домов. Строительство стоит больших денег, и Мейер нуждался в заемных средствах. Мне показали контракт и карту Бухареста, на которой были обозначены места строительства домов. Я навел справки через знакомого чиновника примарии и узнал, что контракт с Мейером действительно заключен. На вопрос о том, почему Мейер не хочет взять кредит в банке, мне рассказали сказочку о происках неких могущественных конкурентов, имевших влияние на крупные бухарестские банки. Мол, они сами мечтали заключить такой контракт, а когда контракт достался Мейеру, сумели настроить против него всех местных финансистов. И теперь нет другого выхода, кроме продажи акций. Я, на свою беду, поверил в эту сказочку. Мейер держался солидно (я тогда не знал, что все аферисты такого масштаба держатся солидно), а Бершидский талдычил: «Верное дело! Ах, какое дело! Через год будете иметь триста процентов!» Через год я имел на руках пачку ничего не стоящих бумаг. До лета 1933 года Мейер собирал средства, а затем исчез. Контракт с примарией он заключил на самом деле, только вот строить ничего не собирался. Ловкач Бершидский, которого подозревали в соучастии, от обвинений отговаривался тем, что он и сам был обманут. Тоже поверил Мейеру и вложил в его аферу «целое состояние». Видимо, кого-то эти отговорки не убедили, потому что спустя два месяца после бегства Мейера Бершидский был застрелен у себя дома. Насколько мне известно, убийц так и не нашли.

Это несчастье сильно испортило отношения между мной и Зиночкой. Я глубоко переживал случившееся, ругал себя за глупость, был готов от злости на себя головой об стену биться. Зиночка же, вместо того чтобы утешить меня, подливала масла в огонь, осыпая меня упреками. Мать ее поступала так же. Упреки длились долго, да и после время от времени они вспоминали о «сгоревших капиталах». Однажды я не выдержал и устроил скандал. Причина была вот какая. Зиночкина мать усадила Икки к себе на колени, начала гладить его по голове и приговаривать: «Эх, внучек, если бы твой папаша не пустил по ветру наши капиталы, то мы бы сейчас жили иначе». Эти слова предназначались не четырехлетнему ребенку, который не понимал, о чем идет речь, а мне, поскольку дело происходило на моих глазах. Я возмутился и попросил прекратить подобные разговоры раз и навсегда. В ответ услышал, что я, будучи виновным, не имею права возмущаться. Я отправил Икки в его комнату и впервые в жизни накричал на мою бывшую тещу. Я не любитель повышать голос, особенно в разговоре с теми, кто старше меня. Но в тот момент меня прорвало, словно какая-то плотина внутри сломалась. Невозможно же бесконечно сносить попреки. Особенно с учетом того, что я приложил все усилия для того, чтобы исправить свою ошибку. Работал как каторжник, и семья моя ни в чем не знала нужды. Я напомнил об этом своей бывшей теще и подчеркнул, что то были мои деньги, которые заработал я, и я вправе был решать, как ими следует распорядиться. Скандал подействовал, упреки прекратились, но теща нажаловалась Зиночке и отношения между нами охладели еще больше.