Петра

– Ни одна баба к нему не ходила, – наклонившись, она шепнула мне на ухо. Будто кто-то мог нас услышать.

– Ну и что? Мо-может вы просто не в ку-курсе.

– Да как же так. Мы то с пелёнок все знаем друг друга. Если бы кто ходил к нему, я бы знала.

Ненавижу, когда люди суют свои носы в чужие дела. Я думала, это удел больших городов. Хотела убежать от этого в самую тьмутаракань, а вот, как видно, нет. И здесь эта плесень разъедает людей.

– Вот у вас дети, дом, огород, за-заботы. Почему Вам инте-те-тересно то, что Вас не ка-ка-касается вовсе? – в сердцах я огрызнулась ей и сразу же пожалела об этом.

Передо мной сидела женщина, у которой под ногтями виднелась забившаяся грязь, в передних зубах, как красные ленточки на празднике, красовались прожилки съеденной на завтрак колбасы, из подмышек неприятно пахло потом, она толком не умела строить предложения, не говоря уж о грамотности, но было в ней что-то хорошее. Я видела это. Чувствовала. Она любила своих детей. За такую любовь человеку прощается всё. А собственно, кто я такая, чтобы прощать эту деревенскую женщину, которая, по сути, не может быть такой же, как я. Почему я имею право думать дурно о ней? Зачем рассматривать её натруженные руки? И стоит ли заглядывать ей в рот? Может, стоит хоть изредка пренебречь правилами и просто наслаждаться тем, глядя на что теплеет на душе? Ведь что-то заставило меня тогда заметить обычную женщину с двумя ребятишками. Мне не просто захотелось помочь им, дав денег. Мне было приятно смотреть на них, слушать их речь, наблюдать за тем, как маленькие ручонки утопают в шершавой ладони матери и, находя там приют, прижимаются еще сильнее. У них всё, как должно быть. Мама – защита, броня, надёжный тыл, который так необходим ребёнку… Да не только ребёнку. Человеку в любом возрасте. Именно рядом с матерью ребёнок обрастает панцирем. Только мать способна окрылить своего детёныша. Разве не так? Мама… это сладкое слово. Не доступное для меня в детстве, запретное в юности и забытое мной сегодня. Запретное и такое желанное. Слова «папа» я никогда не знала в принципе. Но его нехватки почему-то совсем не ощущалось. Была ли я ребёнком? Была ли я нормальным ребёнком? Была ли у меня мама? Мне всегда казалось, что мы были друг для друга Петрой и Аннабель. Где-то рядом тенью Аннабель жил Оле-Оле: и не друг и не сосед и не враг…

– Найду я для тебя домик, не пужайся. Всё равно сегодня идти к Егоровне, у неё и спрошу про тебя.

– Спасибо, – мне было стыдно за то, что повысила голос на неё.

Не зная, как загладить свою вину, я собрала посуду со стола и хотела все разом положить её в раковину. Как на зло, блюдечко, по краям вымазанное клубничным джемом, из которого женщина пила чай, выскользнуло из рук и упало на дощатый пол. Хорошо, что не разбилось. Но мне стало еще противнее на душе. Подняв блюдце с пола, я положила всю посуду в раковину, но что делать дальше я не знала. Я не умела мыть посуду.

– Отойди-ка. Тоже мне взяла моду хозяйничать. Сейчас скоренько вымою и побегу. Да и что тут мыть-то? Две тарелки. Подумаешь, беда какая.

– Я хо-хотела помочь. Простите, – мне было стыдно, не знаю, за что больше, за свою несдержанность или за неумение делать элементарные, бытовые вещи. И здесь произошло самое забавное. Я поняла, что даже не знаю имени человека, в чьём доме переночевала.

– Как Вас зов-в-вут? – почти украдкой спросила я у женщины. Она уже почти надела галоши и стояла в дверях.

– По паспорту? – как из пулемёта выпалила она и прибрала волосы под косынку.

– Да по-почему по паспорту? – попробуй от такого вопроса не опешить.

– Женя я Женя. Тётя Женя.

– Красивое имя.

– И муж мой, упокой Господь его душу, тоже был Женей, – она перекрестилась и погрустнела.

– Нас так и называли «Дядь Женя и тёть Женя». С вот этим кольцом меня и похоронят, – она показала тоненькое золотое колечко на безымянном пальце. Оно будто приросло к ней с мясом.

– Он давно ушёл?

– Куда это ушёл? Он умер! – огрызнувшись, ответила женщина и нервно поправила косынку, сделав узел покрепче.

– Я э-это и имела в виду. Ушёл из жи-жизни, я хотела сказать.

– Мой касатик так рано оставил меня одну. Но я не печалюсь. Со мной остались его детки. Наши детишки, в которых он души не чаял.

– У Вас трое де-детей?

– Что это ты так интересуешься? – женщина явно занервничала и еле заметно посмотрела в сторону котельной. – Моего старшенького ты видела на фотокарточке, маленьких видела дома. Что тогда спрашиваешь?

– Да э-это я т-так. Просто спросила и всё.

– Ты это, из дома не особо выходи. Мало чего там, – она опять посмотрела в сторону котельной и вся съежилась.

– Ну в общем я пошла. До обеда вернусь. А ты пока поспи или там чаю пошвыркай.

– Я лучше пройдусь. В до-доме очень ду-душно.

– Тогда одевай свои сандалии и айда со мной. Оставлю тебя у Петровны. У неё бар. А у меня ведь даже телевизор в доме не работает. Всё никак руки не дойдут Ивана позвать. Ну давай-ка скоренько собирайся.

По всему было видно, что она не хотела, чтобы я находилась в доме.