Петрикор

Нужно было связаться с контрабасом. Марик присоединился к ним год назад. До него контрабасистов приходилось менять довольно часто: никто не приживался. Дольше всех продержался Юра. Они выступали с ним где-то с полгода. Отличный музыкант: на сцене выдавал просто шедевры! А главное, что при этом никого не забивал и не пытался выделиться. Он-то как раз хорошо понимал, что такое джаз. Не выпячивал себя, умел поддержать партию другого. Если бы только не его любовь к рюмке приложиться! Сначала все как-то снисходительно и понимающе смотрели на маленькие шкалики, что он периодически доставал из рюкзака. Ну, кто не любит пропустить бокальчик после концерта?

Но через какое-то время Юра стал напиваться так, что терял над собой всякий контроль. Приходилось каждый раз после выступления волочить его по очереди домой. Предел наступил, когда он опоздал на репетицию перед серьезным ивентом, да еще пришел уже изрядно выпивший.

– Слушай, так нельзя! – попытался пристыдить его Жорж. – Мы же тут вроде все друг за друга. Как мушкетеры.

– Да пошел ты! Вы меня просто достали. Скажите спасибо, что я вообще пришел!

Если бы не концерт, то Жорж врезал бы ему, без вариантов! После выступления Юра сел за барную стойку и настоятельно потребовал виски. И как ни пытались его отговорить, снова напился до потери сознания.

Миша в тот вечер встречал Лику и помог загрузить дебошира в такси. Тот концерт стал их последним совместным выступлением с Юрой.

Жорж тогда впервые разговорился с Мишей. До этого вечера они виделись несколько раз и даже ходили вместе на концерт, но чувство принятия друг друга, которое переросло в настоящую крепкую дружбу, произошло именно в тот вечер. Жорж вообще считал: убеждение, что быть друзьями можно исключительно «со школы», – полная ерунда, обычное навязанное клише. Как и множество других. Люди, как известно, развиваются и иногда сильно меняются. При этом, как водится, расходятся в разные стороны. Неизбежное броуновское движение притягивает нас друг к другу – потому и шансов встретить «своего человека» в зрелом возрасте гораздо больше.

Марика они нашли (или он сам нашелся) в небольшом клубе. Этот гипертрофированный невротик как-то сразу прижился и стал своим.

Он был из тех редких музыкантов, кто выбрал контрабас по своей собственной воле, а не по воле и деспотии родителей, как это часто бывает. Все совпало, как в любви. И что удивляло еще больше, так это то, что контрабас приносил ему эстетическое удовольствие. Он сразу понял, что у соло контрабаса в джазе – свой «вайб»[18]. То, что в «бибопе»[19] это не просто ритм, а стихия, которая идет плечом к плечу с ударными.

В отличие от героя пьесы Зюскинда[20], ему как раз нравилось присутствие столь чувственного инструмента в его жизни. Необходимость заботиться о нем. Нравилось обнимать выпуклые формы контрабаса, в чем-то-то гипертрофированные и нелепые. Он не видел в этом никакой нравственной катастрофы. Марик жил один и заводил интрижки с симпатичными девушками. Для него вполне возможным, а может быть, и единственно возможным было наличие этих двух параллельных жизней, которым он не давал пересекаться. Идеальной и понятной, когда он играл и обнимал свой нуждающийся в точных нежных прикосновениях инструмент, и другой – непредсказуемой, но необходимой, подпитывающей эту первую, с которой невозможно было конкурировать.

Жорж наконец-то справился с рубашкой и написал Марику в «Телеграм». Тот на телефонные звонки редко отвечал, а вот на сообщения в мессенджере – сразу.

Марик, когда не играл, словно отсутствовал в этом мире, становился похожим на безмолвного наблюдателя. Или впадал в другую крайность: неожиданно бросался на всех с какими-то нелепыми вопросами о смысле жизни. Это вообще была его любимая тема: о сущности «внутреннего я» и работе с подсознанием. На этой почве они подружились с Ликой, которая тоже любила все эти эзотерические беседы.

Когда Жорж подходил к заведению, Лика уже стояла у входа. Смотрела вдаль и курила, элегантно отставив руку, как декадентка. Даже не заметила, как он подошел.

– Вот так новость! Ты что – опять закурила? – Жорж поцеловал ее в щеку и потянулся за пачкой.

– Надоело изображать здоровый образ жизни. Он точно не для меня.

– Ты же вроде решила бросить. Сколько не курила?

– Четыре месяца.

– Ну и зачем тогда начала? Тебе ведь особенно вредно… Хотя и сама знаешь.

– Нина Симон курила всю жизнь, что не помешало ей стать великой певицей.

– Трудно поспорить. Но ты все же бросай!

– Отстань. Мне хреново! Пришлось три маски на лицо делать, чтобы люди не испугались.

– Да я вижу, что ты зареванная. А что случилось-то?

– Миша меня бросил…

– Ой, не придумывай. Я знаю Мишу – он тебя безумно любит!

– Вот тут ты ошибаешься. Он мне сегодня звонил. А до этого на два дня телефон отключил: я чуть с ума не сошла. И вот сегодня утром «обрадовал»: мол, изменил мне и больше не любит. Ладно, пойдем репетировать, а то я сейчас опять разрыдаюсь. А может, мне выпить?

– Не вздумай. Еще хуже будет.