Пядь земли

Красный Гоз и Тарцали работают в паре; в полдень начали они дробить кучу, а завтра уже и выходить не надо. Так что сегодня хорошо бы поскорее управиться. Нельзя сказать, что очень уж у них мелкая получается щебенка… Хоть известно, что камень не просто надо разбить да на дороге оставить: дорожный инженер точно определяет, каких размеров должны быть самые крупные куски. Если у тебя крупнее получается щебень — можешь начинать все заново. Или не обижайся, что будут большие вычеты. Значит, инженера нельзя перехитрить. Но так только инженер думает. А на самом деле все идет, как хотят Красный Гоз и Тарцали.

Они, например, предложили, что сами будут щебень рассыпать. Дорожник потом лишь проведет сверху доской, впадины разровняет. Остальные рабочие долго шумели; особенно те, кто не понимал, в чем тут дело. А дело в том, что под мелкой щебенкой много крупных камней можно оставить. Кто их найдет? Разве что те, кто потом с катком будет дорогу укатывать. Да к тому времени рабочие, что камень дробили, со своим заработком где уже будут!

Так обстоит дело с дорогой.

Правда, не то чтобы совсем так. В дорожном ведомстве сидят чиновники, инженеры, которые над тем голову ломают, чтобы ремонт и строительство дорог как можно дешевле обходились, чтобы и при самых хороших дорогах налогоплательщики от налогов поменьше страдали. Понятно, что эти старания прежде всего по рабочим бьют: по камнедробильщикам, по землекопам и прочим; так что этим тоже приходится браться за ум, и, по всему судя, они за него взялись.

А что принесет им будущее, этого они знать не могут. Да этого не знает и само дорожное ведомство.

Смеркается. Идут кореши домой. Далеко еще до деревни — добрый километр.

— Тпру-ру… — останавливает кто-то позади них лошадь. — Садитесь, брат Йошка, брат Тарцали. Тпру…

Оказывается, это Лайош Ямбор возвращается с поля в деревню.

Красный Гоз берется за борт телеги с одной стороны, Тарцали — с другой; вскакивают вместе. Садятся на борта, друг против друга.

— Где был, Лайош?

— В Шованхат ездил. А вы-то… не были, что ли, сегодня в деревне?

— Нет. Случилось что? — настораживаются оба. Мало ли что может быть: с семьей что… пожар…

— Эй!.. Пошел… Пошел, Чалый, но!..

— Ну, говори же скорей…

Точно, наверное, пожар. Года четыре назад священника встретили на станции вот так: мол, дом ваш сгорел, преподобный отец. На что священник почесал горько в затылке и произнес: «Не зря, видно, пел я целую ночь: «Дом горит, камыш трещит…» Потому что на именинах был он в дальней деревне.

— Эх… не знаю, с чего и начать, слышь-ка. Для одного из вас — плохо, для другого — хорошо. Я ведь никого огорчать не хочу… Словом, Пашкуиха-то сошлась… в общем, легла… или как уж там сказать… с Ференцем Жирным Тотом… а тому, стало быть, Шандор Пап в корчме голову проломил… в общем, с отцом он сначала поругался, Ферко-то, из-за теленка, которого он в стог зарыл… хе-хе-хе-хе…. — говорит Ямбор бессвязно. А сам лошадей подхлестывает: те несутся; вот-вот телегу разобьют.

Кореши молча глядят друг на друга, а мозги у них работают, как мельничные жернова. Красный Гоз много чего передумал за целый день… да что за день — за все лето, а такое ему даже в голову не приходило. Что так легко все решится. Что так быстро исчезнут с его пути все препятствия. Ведь если это правда, тогда он самый счастливый человек на свете… Суд выдаст развод безо всякого Якова, и денег немного потребуется; не придется отдавать все, что летом заработал… А в будущем году можно Борку поставить под ярмо… Все-таки, хоть ненадолго, а бросит он и земляные работы, и дробление камня, и сахарную свеклу… А главное, ребенку даст честное имя. Хо-хо, еще как даст! И Марика не будет смотреть на него жалостно, так жалостно, что сердце сжимается; и мать не будет вздыхать по ночам… Господи! Это ж такая радость!.. Если, конечно, правду говорит этот болван.

— Экую ты чепуху мелешь, Лайош…

— Я? Чепуху? Да я сам там был. Еще счастье… то есть сначала-то я все пробовал Ференца уговорить, мол, хватит валять дурака с этим разводом, все равно ничего у тебя не выйдет… и все такое, а тут ворвался в корчму Шандор Пап, что твой бык. Размахнулся палкой — и как ему врежет! То есть не ему, а мне… Да только я-то не стал дожидаться, я еще не тронулся, верно ведь?.. — И оборачивается к Тарцали. — Ей-богу, я о твоей теще слова никому не сказал, хоть и знал… да чего там: все знали, а этот зверь — прямо на меня. Не долго быть ему на свободе, вот увидите… Н-но, Чалый! Н-но!.. — Кстати говоря, это отец ему Чалого дал, на время, а он до сих пор на нем ездит.

— Ну что дальше-то? С Ферко Тотом что?

— Сначала говорили, что он того… помер. Да не тут-то было. На нем — как на собаке. И то: дерьмо в воде не тонет, обязательно всплывет… Перевязал его, значит, доктор; а когда старики дела закончили, несут, значит, лампу, а они… лежат рядышком и спят… Хе-хе-хе-хе…