Пядь земли

Красный Гоз посмеивается сконфуженно. Жалко ему бедную бабу, да ведь, если сейчас от нее не отвяжешься, потом трудней будет. Сядет на шею, не стряхнешь. Ничего другого ему не оставалось, кроме как отхлестать ее грубыми словами. А что она будет теперь о нем думать — это бог с ней. Даже лучше. То есть… это самое лучшее. Надо бы все-таки добавить еще что-нибудь или стукнуть ее — да жаль, убежала. Не осталось после нее ничего, только вмятина на свежей земле да вот еще вилы… Берет Красный Гоз вилы, швыряет их подальше, на тропу. Смотрит некоторое время на то место, где она сидела: так легко ее там представить… Со злостью вонзает туда заступ. Мало, бьет еще, перекапывает вдоль и поперек. Смотрит на взрытую землю, аккуратно ее выравнивает. Вылезает из канавы, кладет заступ на плечо, бросает еще взгляд вдоль поля и идет домой, напрямик, без дороги.

С поднятой головой идет, с чистыми глазами.

Двести канав… четыре часа на каждую канаву… восемьсот часов. По десять часов в день — это три месяца. За это время на поденщине, или на земляных работах, или ещё где-нибудь заработал бы он не меньше трехсот пенгё, да землю за эти деньги, конечно, не купишь; потому что деньги — такая вещь, уплывут как вода… а так — вроде бы землю купил. Целых полтора хольда. То есть, на господском языке, почти кадастровый хольд[38]. Самая дешевая земля это будет на свете.

Смотрит Гоз вдоль улицы; как рассказать об этом в деревне? Нет, сначала, пожалуй, лучше про себя держать: не поверят мужики. И поверят, и не поверят. До конца поверят после, когда он урожай снимет…

Во дворе встречает его необычная суета. Мать вместе с Марикой сидят на корточках посреди двора, а чуть поодаль стоят двойняшки. «Идите, идите ко мне, птички мои, идите», — приговаривает Марика и манит их к себе. Эржебет вдруг делает несколько шагов, почти бегом, пошатываясь. Потом останавливается, смотрит вокруг. Мария пока раздумывает… потом и она срывается с места, идет даже немного дальше, чем Эржебет, тоже стоит, оглядывается с серьезным видом. Мать Йошки сидит немного в стороне, морщины у нее на лице растянулись в ласковой улыбке.

— Смотри, Йошка, смотри, ходят! — радостно кричит Марика.

Красный Гоз присаживается рядом с женой и думаем: жаль, что не высказал-таки он куме самую большую грубость, которую мужчина может сказать бабе.

Понемножку отступая, заставляют они детишек дойти до садовой калитки, потом обратно.

Вот так птицы учат летать птенцов.

Когда занят человек таким делом, время словно бы не движется. А Йошка, хоть и сделал, что хотел, а еще и люцерну собирается сегодня посмотреть на арендованной земле. Да разве есть более важное дело в мире, чем первые шаги твоих детей!

Такое это большое дело, что не умещается в голове. Пусть говорят люди, что хотят, — а понять это может лишь тот, кто хоть когда-нибудь, присев на корточки, манил к себе, все ближе и ближе, своего ребенка.

Калитка стукнула; все оборачиваются. Двойняшки, словно решив, что на сегодня хватит, шлепаются на землю. Где стоят.

Геза Тот входит во двор.

Одет он по-праздничному, будто в церковь собрался или из церкви идет.

— Здравствуйте, — говорит. — Бог на помочь.

— Здравствуйте, — отвечают все втроем. — Спасибо. Сегодня вот пошли у нас двойняшки…

— Пошли? Так быстро? А наш ходит, только если за руку держишь… Поглядите-ка, что дядя вам принес… Что крестный вам принес… — присаживается и он на корточки, роется в кармане. Шелестит бумага, в которую конфеты завернуты. Леденцы это. Детишки очень их любят. Трясет кульком, как погремушкой.

Двойняшки что-то лепечут: вроде бы говорят, да не поймешь что. Ручонки протягивают. А вставать не встают. Не хотят, и все тут. Хватит с них на сегодня. Так что Геза сам к ним прыгает на корточках, как лягушка, и высыпает леденцы им в ладошки. Два-три леденца падают в пыль, да это не страшно. Здоровее будет ребенок, если с пылью конфеты ест. А Геза встает, ладони отряхивает, говорит:

— Так что, кум, кума, я вот зачем пришел. Сегодня вечером пожалуйте к нам на ужин по случаю именин моей супруги…

— Как? Разве сегодня у кумы именины?

— А как же. Правда, ее Лили зовут, да на самом деле она — Йолан. Окрестили ее так. В общем, два имени у нее: Лили и Йолан. Так что два раза можно именины справлять, если захочется.

Йошка и Марика молчат, переглядываются. В свое время, посоветовавшись, согласились они пойти в кумовья к Гезе; ну, а дружбу с ним водить — это уж, пожалуй, слишком. Правда, Геза этот не такой уж никчемный мужик, как многие считают. Тогда ведь и узнаешь человека, когда ближе с ним познакомишься. Одна беда: Тоты — богатые, а они — бедные… Бедные, конечно, рядом с Тотами… а вообще — еще видно будет. По крайней мере Йошка так думает. А еще думает: почему бы и не пойти? Стоит поближе узнать людей, которые из бедняков стали богатыми.

— Ладно, кум. Придем, если ничего не случится.

— Да уж вы постарайтесь, чтобы ничего не случилось.

— Ну-ну, само собой…

Уходит Геза; Йошка полдничать садится. Поев, собирается уходить, да тут приходит Шара Кери.