Читаем Пядь земли полностью

С весны много раз обходил Красный Гоз свой луг, смотрел, что к чему. Неплохой луг, и по величине, и так. Особенно нынче, когда уставлен он скирдами… А насколько был бы он лучше, если б и здесь, как на других делянках, волновалась под ветром пшеница или кукуруза поблескивала бы каплями росы…

Когда окончательно расстался он с артелью — всеми силами, почти с отчаянием уцепился за свою землю, как утопающий хватается за спасительную веревку; до всего ему хотелось дойти, узнать, понять все, что написано о земле, о скотине, об урожае. Прочесть об этом было нетрудно: в любом календаре, в любой газете пишут нынче; интересно только, что раньше он о таком и не слыхал… Словом, насчет солончаков вычитал Красный Гоз, что всем, кто хочет улучшать эти земли, правительство дает известь по сниженной цене, а известь тут нужна в первую очередь. Вот только… сколько ее надо, извести? Да и станция очень уж далеко отсюда — километрах в шестнадцати. И потом: сниженная цена — это какая же? Если даже считать примерно, то известкование, даже без перевозки, обойдется на его тысяче пятистах саженях, пожалуй, в триста пенгё… Нет. Это не выход. Выход, наверное, там надо искать, где вон эти пышные сорняки растут…

Идет он по лугу из конца в конец, с лопатой на плече, останавливается у края, где земля насыпана из канала. Сюда кидали землю и туда. На обе стороны.

Хорошо поработали мужики — оценивает опытным глазом; смотрит, как распределяются слои в почве. Конечно, все это он и так знал. Однако теперь смотрит по-другому, чем раньше. Глаза другие и смотрят по-новому.

Ясно, что на поверхность нижний слой попал; его-то он и разглядывает. Выброшенную наверх землю. Растут здесь больше крупные растения, вроде пырея; однако и другие лезут. Хоть и суховата земля и к тому же — сыпуча, желтая, с песком, однако не видно, чтобы потрескалась.

Ковыряет землю, ищет корни растений. Здесь, наверное, таится секрет солончаков.

Секрет таков: просто надо взять покос за четыре угла, как холстину, и перевернуть его. Вывернуть наизнанку. Чтобы земля снизу попала наверх. А сверху — вниз. Вот и весь секрет…

Однако… полторы тысячи квадратных саженей можно перевернуть только шаг за шагом, то есть из канавы в канаву. И канавы копать по крайней мере в метр глубиной. Ну, может, в восемьдесят сантиметров. Но лучше все же на метр. Для верности. Лучше раз сделать хорошо, чем два раза плохо… Длина луга — двести шагов, значит, столько же будет канав. Ширина — пятнадцать шагов, это — длина каждой канавы. Одна канава — пятнадцать кубометров земли. Двести на пятнадцать — три тысячи…

Три тысячи кубометров надо перекидать, перевернуть лопатой. Сколько Красный Гоз за день сможет сделать? На земляных работах — это он знает; да ведь своя земля — другое дело… Нет. Это надо прежде попробовать. Для того и принес он с собой заступ.

Однако сначала надо еще кое-что сделать, еще кое-что рассчитать, обдумать…

Воткнув лопату в землю, идет он к краю картофельного поля. Стоит здесь, смотрит в канал: намедни вырезал он ступеньки к воде. Хочет примериться, как пойдет полив на картошке.

Десять рядов картошки взял для начала. И дважды уже поливал. Таскал воду двумя ведрами, на каждый куст по полведра… Да не в самый куст лил: как ни тепла вода, а кожу холодит. Значит, и для растения не годится… Оно ведь — тоже живое… Выливает между кустами. Вот он и рассматривает сейчас место полива и картошку.

Политые рядки определенно и выше, и темнее. Хочется ему подкопать хоть один куст, еле удерживается. Потерпеть надо. До осени. Там увидит, что получилось. Зря таскал он из канала огромное множество ведер воды или не зря.

От канала до картошки протоптана тропинка, будто из бетона. Сколько шагов он сделал, сколько ведер отнес, пока тропка стала такой гладкой! Сколько капель выплеснулось ему на ноги, на штаны; сколько мыслей пронеслось в голове, пока ходил он этой тропой!.. Ну ладно, скоро увидит, ради чего старался… Раз досталась ему эта земля от матери, от деревни, от родины — значит, с нее он и должен жить!

Осенью выяснится.

Все станет ясно осенью.

Вот если б какое-нибудь приспособление, чтобы воду поднимать из канала…

…Вспоминает он, как в бытность солдатом, в далеких краях видел возле реки громадные колеса, которые вертелись и выливали воду на дощатый желоб. А кое-где пыхтел мотор, выбрасывая вонючий газ, от которого трава чернела и ложилась на землю. Или вращались лопасти из брезента, из жести, вроде как у ветряных мельниц. Ведь здесь тоже почти все время дует ветер. Сила ветра поднимала бы воду, текла бы вода между рядами картошки, орошала бы пшеницу или что угодно, когда случится засуха. Люцерна бы росла по колено, шапки подсолнечника были бы с дверь величиной, а турнепс выше человеческого роста…

Ну бог с ними, с мечтами. Пока надо что-то делать с солончаком.

Не один Красный Гоз протоптал здесь свою тропку: много троп вьется вокруг канала. Таков уж человек: тянет его к новому, как щенка. Идут мужики на поля — и все норовят возле канала пройти. Хотя бы для того, чтобы потом сказать: «Шел я, значит, мимо канала…»

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека венгерской литературы

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное