Следующие два дня мы не вылезали из постели. Точнее, не вылезала я, потому что все-таки умудрилась простыть. А Том вдруг показал себя отличной сиделкой, потакая капризам, часто нелепым и сказанным из чистой вредности. Успел подружиться с моей мамой, наладить отношения с Летти, которая, оказывается, обижалась на него за то, что я постоянно уезжаю. Тем сложнее было объявить ей свое решение о переезде на время.
— Я поживу там недолго. Всего месяц, даже меньше.
— И бросишь на это время «Утку»? — хмуро спросила дочка.
Разговор происходил в спальне, пока Том и мама звенели посудой на кухне. Было утро, и сегодня мне предстоял еще один разговор — с Алексом и Ирэн, на которых должны были лечь бразды правления пабом.
— Почему сразу брошу? — всколыхнулось во мне раздражение. — Во-первых, там прекрасно справляются без меня. Во-вторых, Интернет никто не отменял. Я буду звонить каждый день и общаться с Алексом по Скайпу. Все вопросы с поставщиками я буду вести из Лондона, а счета и так лежат на мне.
— Я вижу, ты все продумала, — процедила Летти, отворачиваясь.
— Котенок. — Я положила руку на ее плечо, но она раздраженно ее сбросила. — Послушай, я ведь буду недалеко. И недолго. Прошу тебя, пойми…
— А почему ты не хочешь понять меня?! — взвилась дочка. — Ты бросаешь меня, ты продумала все, что будет с «Уткой», но до меня тебе нет никакого дела!
— Почему нет? — пришла моя очередь возмутиться. — Я двенадцать лет думала только о тебе, неужели ты не хочешь дать мне хотя бы один раз попробовать сделать что-то для себя?!
— Ты хочешь сказать, что все эти годы жертвовала личной жизнью ради меня? — сузив глаза, прошептала Летти.
— Ну, не двенадцать, конечно, — смутившись, пробормотала я, — но последние лет пять точно!
— Прекрасно! — едко выплюнула она. — Поезжай, куда хочешь! И живи, как хочешь! Я даже знать не хочу, как ты там будешь, в своем Лондоне! Можешь вообще домой не возвращаться!
Хлопнув дверью, она убежала, а я раздраженно выдохнула, сцепила руки на груди и подошла к окну. Пусть. Пусть злится, я больше не буду идти у нее на поводу. Я заслужила, черт возьми, свое счастье! И не с дочкой мне за него бороться!
Глава двадцать шестая
— Ты видел, как он скривился, когда ему принесли вино?! — Я скорчила рожицу, и Том подавился от смеха, споткнувшись.
Мы шли домой после какой-то презентации каких-то там духов, которая, как всегда, закончилась каким-то фуршетом. Если честно, все эти вечера давно слились в одно сплошное яркое пятно, в котором нельзя различить ни лиц, ни имен. И бояться их я также давно перестала, научившись снисходительно поглядывать на журналистов, что поджидали у входа. Пара походов по магазинам с карточкой Тома позволили обновить гардероб, а принципы, столько лет взращиваемые, рассыпались в прах, стоило почувствовать, что ему это действительно приятно.
Столичная жизнь закружила, бросая из одного клуба в другой, из галереи в театр, из ресторана в клуб и снова по кругу. Мы словно решили наверстать упущенное за первые месяцы, каждый вечер устремляясь куда-то танцевать, пить и смеяться. Кажется, даже в двадцать лет я не гуляла так много, как сейчас.
Мы бродили до утра по ночному городу, если позволяла погода. А если нет, то просто сидели дома, читая вслух или обсуждая просмотренный фильм. Обсуждали новые предложения о съемках, просматривая сценарии. Или просто лежали на диване и ели карри. Хотя подобных вечеров, к моему сожалению, было прискорбно мало.
Несколько раз приезжала Летти. Дочка отдалялась от меня все дальше, но я постоянно держала в голове, что у нее «переходный возраст и надо потерпеть, все наладится». Ссор между нами больше не было, но отношения явно покрылись инеем. И к своему стыду, мне было все равно. Я и раньше не могла понять женщин, забывавших о личной жизни ради детей. А теперь, когда эта личная жизнь у меня появилась, и подавно злилась при любом упоминании, что надо бы больше времени уделить ребенку. Так и хотелось воскликнуть: «Дайте мне пожить для себя!»
И для Тома. С каждой минутой, проведенной рядом, я понимала, что совершенно растворяюсь в нем, забывая о собственных желаниях и мыслях. Все, что мы делали вместе, куда ходили, что смотрели — все исходило от него. И даже в голову не приходило сопротивляться. Он был всем для меня. И это более чем устраивало.
И все было бы прекрасно, если бы не одно «но». И это «но» все больше мешало мне, превращая из адекватной женщины в истеричную суку.
Я его ревновала. Страшно, невероятно сильно, ко всему, что могло хотя бы краем глаза посмотреть в его сторону. Пытаясь сдерживаться всеми силами, я пыталась закрывать глаза на поклонниц, что стояли очередями под театром, рестораном, под любым местом, куда мы собирались прийти. Как они только об этом узнавали?! Создавалось ощущение, что кто-то сливал им информацию, и я с большим вниманием стала приглядываться к окружению Тома, пытаясь вычислить предателя. Бред, конечно, сама понимала, но остановить это безумие уже было невозможно.