Пьяная утка

Пошевелившись, с трудом приподняла голову, пытаясь понять, где нахожусь. Ну, конечно, лежу в кабинете, на диване. Естественно, одетая. Судя по всему, уже было утро, и из кухни доносился звук работающего телевизора. Что вчера было? Что я вчера натворила? Почему легла здесь и, главное, как?! Сев на диване, я мучительно простонала, опуская лицо в ладони. В памяти, услужливо скрывшей большую часть вчерашнего разговора, всплывали отдельные обрывки, заставляя заливаться краской от стыда.

А стыдно мне было. Очень, очень, очень стыдно. Осторожно выглянув в холл, я увидела спину Тома, что-то резавшего у окна. Быстро прошмыгнув в спальню, я закрылась в ванной, спешно залезая под душ.

Приведя себя в порядок, села на кровать, пытаясь собраться с мыслями и заставить себя выйти к Тому. И извиниться. Я знаю, что вчера была неправа и наговорила кучу жутких и несправедливых вещей. Кажется, когда он вернулся, мы еще ругались. Но как раз-таки этого я уже не помнила. Набрав в грудь побольше воздуха, как перед прыжком, я шагнула на кухню, подходя к Тому. Он не пошевелился, хотя явно слышал, как я шумела. Дело плохо.

— Том, — голос звучал робко и тихо. — Прости меня. Я… я не знаю, что на меня нашло вчера, правда, я…

— Ты напилась и устроила скандал, достойный дешевой мелодрамы, — ледяным тоном, не оборачиваясь, процедил он.

Я обмерла от звука его голоса, настолько чужого, что верилось с трудом, что этого говорил он. Мой Том. Мой яркий солнечный лучик.

— Том, прости. — Сделав шаг, я коснулась его плеча, но он резко дернул им, сбрасывая руку. — Прости! Этого больше не повторится, прошу, поверь! Я… я никогда себя так не вела раньше, я не знаю, почему я…

— Как легко все у тебя получается, — саркастично сказал Том, откладывая нож и поворачиваясь. Он скрестил руки на груди, меряя холодным взглядом. Я вздрогнула, невольно поежившись. — Сначала облить дерьмом все вокруг, а потом извиниться, делая вид, что все в порядке.

— Что я такого сказала? — Я умоляюще подняла на него глаза.

— Ты не помнишь? — Его бровь взлетела вверх. Я не узнавала его. Не знала этого незнакомца, брезгливо разглядывавшего меня, словно гадая, каким образом я оказалась на этой кухне. В этой квартире. В его жизни.

— Нет, — еле слышно прошептала я, обхватив плечи. — Правда не помню, но что бы я ни сказала, я так не считаю. Я знаю, что виновата, ну, пожалуйста, не смотри на меня так!

Не в силах переносить больше его взгляд, я шагнула ближе, кладя свои руки поверх его, заглядывая в глаза. Он молчал, не двигался, но и не делал попыток отойти. Склонив голову, я поцеловала костяшки его пальцев, осторожно, боясь, что в любой момент он может оттолкнуть, и больше я не осмелюсь подойти. Один палец за другим, я целовала их, ладони, кончики пальцев, коротко всхлипывая, думая только об одном: «Если сейчас прогонит — умру. Прямо здесь, на месте!» Наконец он вздохнул, глубоко и как-то обреченно, и обнял, прижимая к себе. Говорить было не о чем. Снова. И, кажется, никто никого так и не простил.

Жизнь продолжилась, только теперь из нее исчезло все, что когда-то делало нас счастливыми. Мы все реже проводили время вместе: он дольше задерживался, я больше мечтала, чтобы он пришел позже. Разговоры стали больше походить на усталый лай двух старых собак, чем на общение любящих друг друга людей.

— Сделай мне чай, Том.

— А ты не можешь сделать его сама?

— Дженни, принеси «Айвенго».

— Подними свой зад и сходи сам.

— Ты не хочешь посмотреть этот фильм?

— Сама смотри эту муть.

— Как же у меня шумит голова!

— Никто не заливал в себя шампанское, Том.

Даже секс стал походить на борьбу, в которой каждый пытался одержать верх, не заботясь о партнере. Мы сами создавали себе ад, загоняя себя все глубже и глубже в бездонную яму. Нервы были на пределе. Раздражало все — не тот взгляд, не тот жест, слишком громкое чавканье, слишком наивные взгляды на политику… Любая мелочь могла стать причиной скандала, все чаще заканчивавшегося в разных спальнях. Но мы продолжали упрямо держаться друг за друга, все еще веря, что можно что-то изменить.

Рождество приближалось, зажигаясь сотнями веселых огоньков на улицах и в домах. Наряжались рождественские деревья, у каждого торгового центра, у каждого ресторана, у каждого офиса появились зеленые венки густой ярко пахнущей хвои. Лондон готовился к празднику, и только у нас, кажется, никто о нем не вспоминал. Оставалось три дня, а мы так и не определились, где будем встречать Рождество. Как-то не было ни возможности, ни желания обсуждать это.