Пьяная утка

"Ты как раз в себе ничего не держала!» — ехидно промелькнуло в голове. — Гребаный аристократ! Все в себе, ни слова упрека, благородство и понятливость!"

"Часто пьешь! Много куришь! Не доверяешь! Слишком ревнива!" — Я фыркнула, дергая молнию на сумке. Это не причина, Том. Мы оба знаем, что это — не причина. Я тебе не подходила. Не вписывалась в твой круг так, как тебе бы этого хотелось.

Сейчас хотелось во всем винить его. Сейчас хотелось заставить себя его ненавидеть, чтобы было легче. Чтобы даже мысль о том, чтобы дождаться его и умолять о прощении, не возникала в голове. Еще будет время заняться рефлексией. Еще успею обвинить себя во всем, зная, что это правда. Но сейчас надо было держаться за злость, всеми силами держаться, чтобы уйти.

Не помню, когда я успела вызвать такси. Где-то в перерыве между забрасыванием в пакеты сумок и борьбой с шарфами, вылезающими из чемодана. Телефонный звонок заставил подпрыгнуть и уставиться на аппарат, как на паука. С трудом пришло понимание, что это, скорее всего, консьерж. И что такси уже ждет.

— Мне надо помочь с вещами, — ответила я, дождавшись, пока услужливый голос замолчит. Стащила все вещи в холл, не оборачиваясь, не позволяя себе задержаться хотя бы коротким взглядом. В дверь постучали. Я поправила манто, приготовленное для вечера, жалея, что уже уложила куртку.

— Прекрасно выглядите, мэм, — сказал молодой человек, окидывая внимательным взглядом собранные в кучу вещи. Вот у кого надо бы поучиться самообладанию — ни один мускул не дрогнул на его лице. Я рассеянно кивнула, криво улыбнувшись, только сейчас понимая, что так и не сняла дорогущее алое платье. Да, в Базилдоне мой внешний вид наверняка произвел бы фурор. Если бы было, кому на меня смотреть. Подхватив чемодан и сумку, консьерж посмотрел на меня.

— Я вынесу остальное, мэм. Идите к машине и ни о чем не беспокойтесь.

— Спасибо. — Я кивнула, кладя ключи на тумбочку. — Закроете потом дверь, а ключ передайте мистеру Хиддлстону.

Скорее всего, мне показалось, но в его взгляде мелькнуло сочувствие. Почему нет? Очередная претендентка на трон бежит с позором из дворца. Гордо вскинув подбородок, я прошла через холл, выходя через распахнутые швейцаром двери. Устроившись на заднем сидении, дождалась, пока не уложат последние вещи. Вздохнула коротко, не удержавшись, бросая последний взгляд на дом. Темные окна равнодушно смотрели, и я невольно поежилась под теплым мехом — на миг показалось, что меня обдало волной холода. Машина тронулась, и больше я не оборачивалась.

Таксист помог с вещами, и вскоре машина, мелькнув красными огнями, скрылась из глаз. Отвернувшись, я закрыла дверь, не спеша снимать манто. В нетопленном доме было невероятно холодно. Отшвырнув ногой вывалившиеся из пакета коробки с обувью, я включила котел, а потом пошла наверх.

В спальне зажегся свет, заливая все мягким, теплым светом. Я невольно выдохнула, с удивлением глядя на облачко пара, вырвавшееся изо рта. Горячей воды тоже нет, надо ждать, пока нагреется. Завтра. Все завтра. Аккуратно сняв платье, я повесила его на стул, натянула видавшие виды домашние штаны, две пары носков, майку и кофту. Выдернула из прически шпильки, роняя на пол. И нырнула в ледяную кровать, с головой накрываясь одеялом. Казалось, что не смогу сомкнуть глаз до утра, но через несколько минут уже крепко спала.

Следующие два дня не оставили в памяти ничего. Я спала, вставала в туалет, и снова ложилась спать. Или просто лежала под одеялом, бездумно глядя на закрытые окна, на покрытую пылью мебель, и слушала тишину. За окнами было шумно: соседи готовились к Рождеству, хлопали дверьми автомобилей, шуршали привезенными из супермаркета пакетами. Где-то там жизнь стремительно неслась вперед, кружа в хороводе предпраздничной суеты. То и дело долетали взрывы смеха, оклики, вопросы о том, кто и где проведет выходные…

А здесь было тихо. Словно в доме жил одинокий старик, к тому же смертельно больной, с таким скверным характером, что все близкие и родные на пушечный выстрел не подойдут к дому. Впрочем, так оно и было. Я сама всех разогнала. Испортила все хорошее, что было, ради мечты. А когда ее осуществила, испортила тоже. Мне ни к чему нельзя прикасаться. Ничего нельзя делать. Я ломаю все, прикрываясь собственным эгоизмом, собственным благом.

Обвинения в ревности, отвратительные сцены, скандалы на ровном месте — это была не я! Не могла быть я. Спокойный, выдержанный и уравновешенный человек, я всегда презирала истеричек, смеялась над ревнивцами, осуждала собственников. И сама стала худшим из всех вариантов, соединив в себе все и щедро сдобрив алкоголем.

Мне было стыдно. Невероятно стыдно за каждое сказанное слово, за каждый брошенный взгляд, за каждую мысль, что питали все эти месяцы воспаленный мозг. Хотелось, чтобы меня забыли. Чтобы никто даже не вспомнил, что существовала когда-то Дженнифер Уиллоу, решившая, что ей все по плечу.