Пианист

В среду, 22 июля, я отправился в город около десяти утра. Настроение на улицах было чуть менее напряжённым, чем накануне вечером. Прошёл обнадёживающий слух, что арестованных вчера чиновников Совета отпустили. Значит, немцы пока что не намерены переселять нас, поскольку в таких случаях (как мы слышали по рассказам, приходившим из-за пределов Варшавы, где намного меньшие еврейские общины уже давно переселили) они всегда начинали с ликвидации чиновников.

Когда я дошёл до моста через Хлодную улицу, было одиннадцать утра. Я шёл, погружённый в раздумья, и вначале не заметил, что люди на мосту стоят неподвижно и на что-то указывают. Затем они быстро рассеялись в волнении.

Я начал было подниматься по ступенькам на деревянную арку моста, но внезапно один мой друг, которого я давно не видел, схватил меня за руку.

– Что ты здесь делаешь? – он был очень взволнован, и когда он говорил, его нижняя губа забавно дёргалась, словно кроличья мордочка. – Немедленно уходи домой!

– Что такое?

– Переселение начинается через час.

– Не может быть!

– Не может? – он издал горький нервный смешок, развернул меня лицом к перилам и показал на Хлодную улицу: – Смотри сюда!

По Хлодной шёл отряд солдат в незнакомой жёлтой форме под предводительством немецкого унтер-офицера. Через каждые несколько шагов они останавливались, и один из солдат занимал позицию у стены, окружающей гетто.

– Украинцы. Мы окружены! – он скорее прорыдал, чем проговорил эти слова. Затем, не прощаясь, бросился вниз по ступеням.

И действительно, около полудня войска начали зачищать дома стариков, дома ветеранов и ночлежки. Они принимали евреев из окрестностей Варшавы, которых бросили в гетто, а также евреев, выдворенных из Германии, Чехословакии, Румынии и Венгрии. Во второй половине дня в городе появились плакаты, объявляющие о начале операции по переселению. Все трудоспособные евреи отправлялись на восток. Каждый мог взять двадцать кило багажа, провизию на два дня и свои драгоценности. По прибытии на место назначения трудоспособное население будет размещено в бараках и получит работу на местных немецких заводах. Освобождались только чиновники еврейских социальных учреждений и Еврейский совет. Впервые под декретом не стояла подпись председателя Еврейского совета: Черняков покончил с собой, приняв цианистый калий.

Итак, худшее всё же произошло: население целого квартала, где жило полмиллиона человек, подлежало переселению. Это выглядело бессмыслицей – никто не мог в это поверить.

В первые дни операция проходила по принципу лотереи. Оцепляли случайные дома то в одной, то в другой части гетто. По свистку всех жителей вызывали во двор, загружали всех в гужевые повозки, без различия по возрасту и полу, от младенцев до стариков, и увозили на «Умшлагплац» – сборный и перевалочный пункт. Там жертв утрамбовывали в вагоны и отправляли в неизвестность.

Вначале этой операцией занималась исключительно еврейская полиция под руководством трёх помощников немецких палачей: полковника Шерыньского, капитана Лейкина и капитана Эрлиха. Они были не менее опасны и безжалостны, чем сами немцы. Может быть, даже хуже – потому что, когда они находили людей, которые спрятались вместо того, чтобы спускаться во двор, их легко можно было убедить не обращать на беглецов внимания – но только за деньги. Слёзы, мольбы, даже отчаянные крики детей оставляли их равнодушными.

Поскольку магазины закрылись и гетто было отрезано от всех поставок, через пару дней голод стал повсеместным, в этот раз он коснулся всех. Но люди не позволяли себе слишком тревожиться из-за этого – они были озабочены кое-чем поважнее еды. Им были нужны справки о трудоустройстве.

Мне приходит на ум только одно сравнение, которое может описать нашу жизнь в те ужасные дни и часы: разворошённый муравейник. Когда какой-нибудь бездумный идиот принимается разрушать дом насекомых своим грубым башмаком, муравьи носятся во все стороны, всё настойчивее разыскивая выход, путь к спасению, но то ли потому, что они парализованы внезапностью нападения, то ли в тревоге за судьбу своего потомства и всего, что они могли бы спасти, они, словно под каким-то пагубным воздействием, поворачивают назад и вместо того, чтобы двигаться вперёд и покинуть строй, постоянно возвращаются на одни и те же тропы и в те же места, не в силах вырваться из порочного круга, – и так погибают. Как и мы.

Для нас это был ужасный период, но немцы в то время отлично нажились. Немецкие фирмы вырастали в гетто, как грибы после дождя, и все они были готовы выдавать справки о трудоустройстве. Разумеется, за несколько тысяч, но размер этих сумм не отпугивал людей. Возле дверей таких фирм выстраивались очереди, выраставшие до гигантских размеров у зданий реально больших и важных заводов, таких как «Тёббенс и Шульц». Те счастливчики, которым повезло приобрести справки о трудоустройстве, прикалывали на одежду клочки бумаги с названием места, где они якобы работают. Они думали, что это защитит их от переселения.