Пианист. Осенняя песнь (СИ)

Вид из окна открывался унылый. Спальные районы Санкт-Петербурга ничем не отличались от таких же выселок в провинциальных городах. Грязный типовой двор, скучная улица с одинаковыми коробками домов, чахлый сквер, под окнами первых этажей — палисадники с клумбами, оформленными пластиковыми бутылками и старыми мягкими игрушками. Уродливо и убого.

А удивительный Павловский парк, ночь с Вадимом, филармония, музыка — казались здесь чем-то нереальным, принадлежащим другому миру, в который Людмиле хода не было.

Ей захотелось домой, в привычную каждодневную реальность, в цветочный магазин. ”К родным горшкам”, — как она часто шутила. Там Мила могла хотя бы иногда заниматься тем, что нравилось. Она ухаживала за цветами, были те, что на продажу, а какие-то служили для оформления витрины и интерьера. Их она называла “домашними”. Пересаживала, поливала, подкармливала, обрезала и подвязывала. В такой работе забывала об одиночестве, неустроенности, бедности и безнадежности в будущем. Новый зеленый росток и раскрывшийся цветок могли порадовать её больше, чем день зарплаты. Тем более что платили мало, Мила все время искала подработку. Устроиться по специальности нечего было и думать, Мила не гнушалась никакой работой, только одного избегала — не шла в няни. Не могла. И не потому, что боялась не справиться или не хотела взять на себя ответственность за ребенка. Она боялась полюбить. Не представляла, как это можно пересчитать любовь на рабочее время, а в конце дня закрывать её в подсобке вместе со спецодеждой и швабрами. Нет, конечно, не так все печально, в богатых семьях няни получали очень прилично, даже за границу ездили, когда родители подопечного брали с собой в путешествие не только любимую собачку, но и ребенка. Но все же няней она никак не соглашалась.

В магазине Миле нравилось. Она составляла букеты из срезанных цветов, оформляла подарочные корзины. Молчала, думала о своем, не тяготилась монотонностью и кажущимся однообразием — ведь каждый букет был неповторим. Она создавала их с любовью, её композиции нравились людям. Только общаться с покупателями Мила не стремилась — смущалась, не умела защищаться от наглости, пресечь неуместный флирт, поставить хама на место. И никогда не пыталась использовать свою внешность, хотя могла бы.

О последнем ей Тоня все уши прожужжала. Они часто работали в одной смене и жили вместе на маленькой съемной квартире. Обе приезжие, каждую из них судьба странным извилистым путем забросила во Владимир. Красивый, старинный город, архаичный, исконно русский — с Кремлем, церквами. С красивой рекой Клязьмой: один берег высокий, другой — пологий, и все холмы, холмы. Мила быстро привыкла и не скучала по родным местам. Ничем хорошим она их вспомнить не могла.

Тоня была совершенной противоположностью Людмиле и все, что та не решала — хоть на работе, хоть дома, — брала на себя. По возрасту Тоня была младше, но в плане коммуникабельности оказалась гораздо способнее, даже её прямолинейность выходила в плюс. Тоня часто защищала и подстраховывала Милу в сложных ситуациях. Людмила была уверена: стоит дать подруге волю, и она найдет Вадима. Но страх показаться навязчивой парализовывал Милу. Теперь, когда она узнала, что Лиманский известная личность, сомнений прибавилось. Скорее всего, первое, что Вадим подумает, это “разыскали, чтобы шантажировать”. А что еще он мог бы предположить? Про такие случаи без конца по телевизору показывают в “Пусть говорят”. Мила бездействовала между надеждами и сомнением, время шло и вот уже его совсем не осталось. Пора было сдавать ключи от номера и ехать на вокзал.

Поезд увозил её все дальше от Петербурга и надежд на встречу с Вадимом. Когда тепловоз дернул вагоны и перрон медленно поплыл назад, Милу кольнула мысль, что теперь все поздно. И ведь не опомнилась, не бросилась к выходу, продолжала сидеть, покоряясь безапелляционности приговора, заключенного в одном слове — “никогда”. А потом всю дорогу размышления шли по замкнутому кругу, начинаясь с “можно было…” и заканчиваясь “ему это не нужно”.

Тоня пыталась разговорить подругу, но Мила отвечала односложно или отмалчивалась. Она не разобрала постель, не пила, не ела. Застыла соляным столбом, безучастная к окружающему, точно как в сквере на скамейке, когда стало очевидно, что телефон потерян.

Тоня оставила попытки отвлечь подругу разговорами и залезла на верхнюю полку — спать. Улеглись и соседи. Мила все сидела и смотрела в черный квадрат окна, в котором иногда мелькали огоньки полустанков.

***

Они вернулись в свою маленькую, всегда до блеска вымытую и будто к приходу гостей прибранную квартирку. Времени раскачиваться не было — на другой день выходить на работу. Тоня вздыхала и жаловалась, а Мила была рада поскорее окунуться в привычный цветочный мир, попытаться забыть свое путешествие в Петербург, забыть неправильную, несвоевременную любовь, на которую у неё не было никакого права.