Пять допросов перед отпуском

Они понимали, что имеют право на эту любовь и на счастье. Но знали они и то, что сейчас, когда свежи еще в памяти ужасы войны, когда здесь, Восточной зоне, существует оккупационный режим, сейчас их брак, брак советского офицера, потерявшего в войну жену и детей, и вдовы немецкого капитана, был бы нелепым и безнравственным для всех — и для русских, и для немцев. Любовь же тайком, украдкой — такая любовь была для них унизительной, такой любви они не желали. Они оба совершенно искренне верили, что всегда смогут управлять собой, и потому продолжали как ни в чем не бывало обсуждать программы предстоящих концертов Карин, которую теперь стали приглашать в Галле и другие города земли Саксония-Ангальт, и ломали голову над тем, как заполучить в Шварценфельз очередную русскую знаменитость, прибывшую с гастролями в Восточную зону, и еще десятки вопросов решали они, и Алексей Петрович в присутствии Карин обретал душевное равновесие. Так минуло еще две-три недели, постепенно Алексей Петрович стал испытывать гнетущее беспокойство: его неодолимо тянуло на Гетештрассе, в скромную квартирку Карин. Ему хотелось уйти от опостылевшего одиночества, избавиться от безвременья в часы сумерек, когда все тихо кругом, и сон не идет, и деть себя некуда, и делать ничего не хочется и не можется. И хотя Алексей Петрович понимал, что если позволит себе побывать у Карин еще раз, то будет ходить к ней всегда, вечером в воскресенье он махнул на все рукой, снова надел штатский костюм и, купив по пути целый лоток, килограммов десять, роскошного болгарского винограда, которым в ту осень были завалены все прилавки в Шварценфельзе, поехал в Новый город.

Дверь ему открыл Арно, и рука Алексея Петровича как-то легко и естественно, чисто отечески, потрепала светлую головенку мальчугана, тот не удивился, не отстранился и сам вроде бы прижался к Алексею Петровичу, на секунду, не больше...

— Когда придет мама?

— Не знаю. Она уехала к бабушке.

— Тогда давай хозяйничать сами. Помочь тебе, или сам вымоешь?

— А сколько можно мыть?

— Да все, что здесь: это вам с мамой.

— Вы тоже будете есть?

— Ну, наверно...

— Тогда лучше, если вы поможете.

Потом они переложили пахнущий свежестью, блестящий влагой виноград в огромное фарфоровое блюдо, которое Алексей Петрович с великими предосторожностями извлек из серванта, и, уютно устроившись на тахте, принялись уписывать сладкие, тугие, крупные ягоды, и Алексей Петрович старательно подкладывал мальчику самые сочные грозди. Наконец Арно вздохнул, надул щеки и сказал:

— Спасибо. Достаточно. Я так объелся, что могу лопнуть. — И с сожалением добавил: — А сколько еще много осталось...

Алексей Петрович глянул на часы — неписаное правило этикета требовало, чтобы к одиннадцати вечера офицеры в воскресные дни возвращались в комендатуру. Жаль, что Карин так задерживается. Если она еще час не придет... Но уходить не хотелось, и Арно, словно уловив это, предложил игру:

— У меня есть электрическая железная дорога. Только мама без нее не разрешает... Но вы ведь тоже взрослый... Будем играть? — И, доставая игру из шкафа, заверил: — Мы осторожно, чтобы не сломать.

Они расположились прямо на ковре, смонтировали игрушечные пути, стрелки, подключили трансформатор, установили электровозик и платформы. Алексей Петрович снял пиджак, повесил его на спинку стула и сел на ковер. Он совсем не думал, что эта игра не к лицу ему, взрослому сорокалетнему мужчине. Ему было интересно наблюдать за Арно. Мальчуган теперь совсем освоился, говорил ему «онкель» — дядя, командовал, когда какую стрелку переводить, сам же с увлечением работал трансформатором, гонял состав, разгружал платформы и снова грузил их, вслух комментировал свою работу — хвалил и ругал себя, гудел за электровоз, свистел за дежурных по вокзалам... Игра была в самом разгаре, когда явилась Карин. Арно все же струхнул и забыл отключить трансформатор — состав, проскочив стрелку, пошел мимо станции.

Алексей Петрович встал, протянул руки, и Карин, ласково улыбаясь, вошла в его объятия. Не отпуская ее, Алексей Петрович сказал:

— Не ругай мальчика. Я позволил ему взять игру.

Карин прижалась плечом к его груди, тут же отстранилась.

— С чего ты взял, что я стану его бранить? Вы молодцы: я ехала и беспокоилась, что-то он тут один поделывает?

Арно, сообразив, что все обошлось, тут же подошел, Алексей Петрович подхватил его на руки, и Арно, обняв сразу обоих, радостно сообщил:

— Мама, мы ели виноград — вот такой большой и такой вкусный! Мы тебе тоже оставили, но если тебе будет много, мы поможем. Правда, онкель Алексис?

...А у «дяди» сейчас такое в душе творилось, словно и не сорок ему, словно первый раз в жизни женщину обнял, дорогую, единственную, недосягаемую, — и ничего он не ответил, голос прервался, только кивнул...

VI