Пять костров ромбом

Свиркин опустился в кресло-качалку, и его ноги плавно взмыли вверх. Художник мерно дышал, забавно выпятив пухлые губы и так же мерно поднимались и опускались иглы. В комнате было тихо. Наконец, Чечевицкий открыл глаза и стал легкими движениями снимать иглы и складывать их в специальную коробочку. Движения были замедленные и вялые, будто он еще не проснулся. Сунув коробочку под подушку, художник смущенно улыбнулся.

— Сейчас я оденусь, — он похлопал по полным ляжкам, затянутым в цветное финское белье, и неторопливо зашлепал босыми ногами в сторону коридора, откуда вскоре вышел закутанный в длинный халат. — Если вы не возражаете, то пройдемся на кухню, я чай поставлю.

На кухне Чечевицкий усадил Петра за стол и, приглаживая русые, начинающие редеть волосы, задумчиво посмотрел на него:

— Мне кажется мы с вами знакомы… Извините, только не припомню как вас зовут…

Свиркин, который никогда не встречался с Чечевицким, отрекомендовался. Художник застенчиво потрогал кончик носа.

— Нда-а?.. Мне показалось, мы где-то виделись… Меня зовут Эдуард, — плавно склонил голову Чечевицкий.

— А по отчеству?

Художник стеснительно повел широкими плечами:

— Вообще-то, Евгеньевич, но я как-то привык… Зовите Эдиком. — Он подошел к подоконнику и взял трехлитровую банку с водой, в которой лежал массивный подстаканник, налил воду в чайник и зажег газовую плиту. Заметив вытянувшееся лицо оперуполномоченного, улыбнулся. — Это для здоровья. Подстаканник серебряный, а ионы серебра переходят в воду и обеззараживают ее, убивая микробов. Такая вода очень полезна для организма.

Приходя домой, Свиркин смотреть не мог на чай, столько он выпивал его во время различных бесед и опросов, и сейчас он с тоской глядел на закипающий чайник в ожидании полного стакана, а вполне возможно и двух. Кофе бы еще Петр выпил, маленькую чашечку, но кофе, почему-то предлагали реже.

Чечевицкий совсем забыл, что перед ним работник уголовного розыска и, усевшись напротив Свиркина, подпер ладонью мягкую щеку, став похожим на Карлсона, который живет на крыше.

— Так вы портрет хотели заказать? — задумчиво захлопал он серыми глазами. — С удовольствием нарисую. У вас лицо… своеобразное. Только извините, хочу заранее уведомить, что без рук — триста, с руками — четыреста.

Петр понял, что речь идет о деньгах, но не понял, почему четыреста и почему триста.

— Вы знаете, как трудно выписывать человеческие руки? — вздохнул Эдик. — Каждый палец живет своей Жизнью, у каждой руки свой характер, и все это надо передать! А пальцев десять! — Он застенчиво улыбнулся. — Вот и набавляю… Такса, извиняюсь. Все так берут.

Зашумел чайник. Чечевицкий плавно метнулся к плите.

— Воду нужно доводить до стадии белого ключа, чтобы не перекипела и не стала жесткой. Жесткая вода не очень благоприятно действует на организм.

Когда он поставил перед Петром большущий бокал, тот поднял голову:

— Я, собственно., по поводу Ершова…

Лицо художника потускнело, глаза подернулись легкой грустью.

— Вас интересует Саша? Позвольте спросить, почему?

— У нас есть некоторые сомнения…

Чечевицкий замолчал, как бы обдумывая сказанное, потом тихо ответил:

— Да-а, многие считают это самоубийством, но я в это не верю. Саша был импульсивен, подвержен настроению, но не до такой же степени… Ведь у него в тот момент персональная выставка открылась. Конечно, были и такие реплики: “Нам это не понятно!” Но поиск и эксперимент в искусстве всегда встречает сопротивление, это закон творчества… Я считаю, человек, которому не понятен мифологический цикл Ершова, просто малообразован и не дорос до того уровня, когда воспринимается аллегория. Кстати, вы видели эти работы?

Свиркин сокрушенно покачал головой:

— Не довелось, они распроданы.

— Да, да, — с ноткой горечи произнес Чечевицкий, — после его смерти на выставке было не протолкнуться. Жалко, Саша этого не видел. Он бы порадовался… Работы мигом расхватали. А сколько хороших слов было сказано на закрытии выставки! Обо мне так не скажут… Разве что после смерти, — художник мечтательно прикрыл глаза, лицо заострилось, руки невольно сложились на груди, потом встряхнул головой. — Что это я?.. Так какие у вас сомнения, если не секрет?

Немного поколебавшись, Петр ответил:

— Дело в том, что вместо Ершова похоронили другого человека…

Чечевицкий натянуто улыбнулся:

— Если вы так шутите, то это некрасиво…

Свиркин горячо заверил художника, что и не думал шутить, и объяснил ситуацию.

Эдуард все еще не мог прийти в себя.

— В таком случае, где же Ершов? — с сомнением в голосе выдавил он.

— Мы не знаем, но есть версия, что Ершов убит.

— Кошмар! — медленно поднялся с табурета Чечевицкий. — Милиция, как всегда на высоте. Спустя столько месяцев приходят и сообщают, что вместо нашего друга мы похоронили неизвестно кого!

— Известно! — возмущенно вставил Свиркин.

Но Чечевицкий, не обращая на него внимания, продолжал:

— И еще утверждают, что он убит, а кто убийца, конечно, не знают, — он выразительно взглянул на Петра. — Так всегда.

Свиркин обиделся: