Пять костров ромбом

— Во избежание недоразумений информирую: Узбекистан, апельсины, название одной африканской страны на маленьком бумажном ромбике, — пояснил Семен.

— Грузите апельсины бочками, тэчэка, братья Карамазовы, — подхватил Глухов.

Директор магазина повернулся к нему всем корпусом:

— Не надо цитировать этих писателей, мне не нравится их скомороший юмор.

— Гражданин не понимает юмора, — грустно буркнул эксперт. — Тогда приступим, товарищ оперативный уполномоченный, — он взвел затвор фотоаппарата, направил объектив на стену и, не отрывая глаза от видоискателя, растерянно произнес. — Похоже, Айвазовский?!

— Похоже, — немного озадаченный познаниями эксперта, процедил Белянчиков.

— Сколько же вы отдали за эту картину? — спросил Снегирев.

— Коллекционеры предпочитают не распространяться на эту тему, — спокойно ответил Игорь Архипович.

— А это чьи работы? — остановившись перед акварелями, полюбопытствовал Глухов.

— Бухарова, мне импонирует его манера, особенно хороши его обнаженные.

— Понятное дело, — подал голос Кузьма.

Игорь Архипович смерил его взглядом, и тот задумчиво уставился на кончик валенка. Глухов продолжал осмотр “картинной Галереи”.

— О-о-о, у вас тут много работ наших земляков, — чуточку удивленно протянул он. — Грицюк, Гороховский-старший, Коньков, Шуриц…

Снегирев прислушался.

— Может, у вас и работы Ершова есть? — спросил он.

Белянчиков настороженно стрельнул глазами и распустил галстук, словно в квартире стало жарко. Снегирев ждал ответа. Игорь Архипович сообразил, что молчание не лучшая реакция, и, пожевав тонкими губами, с деланным хладнокровием, отозвался:

— Есть одна, на даче. Я Ершову заказывал свой портрет. Но вы сейчас туда не попадете: снег тает, слякоть. — Белянчиков опустился в кресло и закурил. — Мне скоро на работу, так что, пожалуйста, поторопитесь с обыском.

Снегирев внял его совету, попросил понятых быть внимательными и подошел к серванту…

16 марта. Вязьмикин

Спустившись по крутой, изъеденной временем и множеством ног лестнице, Роман оказался перед обшарпанной дверью. Здесь находилось пристанище художнике Сорнякова. Оперуполномоченный деликатно постучал Дверь, простонав несмазанными шарнирами, медленно приоткрылась. В нос ударил застоявшийся аромат табачного дыма и алкогольного перегара. Придерживаясь одной руной за шершавую стену, а другую выставив перед собой, Вязьмикин двинулся к смутно серевшему дверному проему, нащупал у косяка выключатель и нажал клавишу. Загудели лампы дневного света, выхватив из полумрака давно не беленые стены.

Прямо под маленьким окошечком, затянутым по углам паутиной, на кровати с ржавыми спинками, навзничь лежал человек. Его крупная голова была неестественно запрокинута, глаза из-под неплотно прикрытых век неподвижно смотрели на изборожденный сетью трещин потолок. Синюшного цвета лицо, с как бы вырубленными топором чертами, покрывала недельная сизая щетина. Из приоткрытого рта вывалился бледный кончик языка. Рука безвольно свисала с постели.

Вязьмикин осторожно приблизился к кровати. Веко лежащего вздрогнуло и поползло вверх. Роман отшатнулся. Так же медленно открылся и другой глаз. Потрескавшиеся губы с усилием зашевелились:

— П-шел…

Роман брезгливо поморщился.

— У-у-у, — рука Сорнякова вяло сложилась в “козу”, — забирай пор-т-р-рет… и катись… — на эту фразу он потратил остатки сил, рука снова упала на пол, веки поползли вниз.

Вязьмикин взглянул на мольберт. Свиной пятак, маленькие белесые глазки, зеленые бесформенные уши на волосатой физиономии, аккуратненькие рожки.

— Своеобразное виденье, — пробасил Роман и пошел вызывать “Скорую помощь”.

16 марта

Едва я вернулся с обыска на даче Белянчикова, в кабинет вкатился Снегирев. Я никак не отреагировал на его появление. Это озадачило Семена. Он проследил за моим взглядом. На ручке сейфа, чуть косо, висел портрет неизвестного мне гражданина работы художника Ершова. О том, что работа выполнена Ершовым говорила его подпись в нижнем правом углу, а кто изображен в полный рост я мог только догадываться.

— О! Игорь Архипович! — подтвердил мое предположение Семен. — Если желаешь взглянуть на него живьем, так он в дежурке отдыхает.

— Желаю, не желаю, а допрашивать придется, — ответил я, продолжая изучать лицо Белянчикова, ярко освещенное безжалостным лучом солнца, который сквозь маску внешней благопристойности высвечивал едва уловимые черты порока.

— Н-да-а… И это весь твой улов? Стоило ехать по такой распутице?! — проговорил Снегирев, вываливая из портфеля пачки облигаций, сторублевых купюр, коробочки с золотыми изделиями, пробирки с драгоценными камнями и другое богатство директора овощного магазина.

Я не обратил внимания на иронию, прозвучавшую в его голосе, и скромно положил рядом с “уловом” оперативника потрепанную амбарную книгу. Наверное, из меня получился бы неплохой массовик-затейник, так как по моим вялым, многозначительным движениям Снегирев сразу понял: в книге что-то ость, и принялся лихорадочно листать ее.