Пять песен мира. Книга 2

Пещеру заволокло пылью, от стен откалывались куски горной породы, и камни били Василису по спине, когда она прикрывала Данни и Линду.

Кожа спрута лопалась под тяжелыми костяшками белых кулаков, они как пики гор вонзались в тело врага, и разрывали защитную оболочку. Но тело спрута оказалось много прочнее тела Грозового гиганта. Пробить ее быстро не выходило. Она лопалась, трескалась, но кристаллы взору так и не попадались.

Тварь была не глупая.

Она отразила удар Алекса, обмотала руку щупальцем, и Алекс почувствовал на предплечье давление в сотни тысяч тонн. Щупальце стянулось крепче, и кости в руке звучно хрустнули. Осколки костей разрывали кожу и мышцы, рука ощетинилась окровавленными костяными обломками, и Алекс взревел от боли как дикий зверь. Водопады крови хлынули из ран, будто бы со склонов огромных скал.

Перед глазами вспыхнуло, Алекс чуть не потерял равновесие, но устоял, стиснув в приступе страшной ярости зубы.

Нельзя умирать. Нельзя сдаваться. Нельзя позволить людям погибнуть. Алекс попытался вырвать твари глаз уцелевшей рукой, но и ее спрут обмотал щупальцем, сломав как спичку.

Пошевелиться было нельзя. Пинать врага было бесполезно, да и ноги чудовище обмотало, Алекс оказался полностью парализованным и беспомощным. Он пытался вырваться, брыкался, но от мощных объятий щупалец кости хрустели только громче. Боль охватила тело целиком, и на ногах устоять было невозможно.

Он даже не представлял, как можно было вырваться в такой безвыходной ситуации, и защитить близких.

Глава 16

Тело Алекса в щупальцах спрута стало просто безвольным куском плоти. Алекс терял сознание, и любая попытка пошевелиться кончалась адской болью в переломанных костях, разорванных мышцах, и истерзанной коже.

Спрут зловеще зарычал. Он разинул клюв у Алекса над головой, и намеревался проколоть ему череп. Клюв выглядел острым, из него мерзко разило сотнями тонн сгнившего мяса, и стало понятно, что этот удар Алексу пережить не суждено.

Василиса прикрывала Линду и Данни, но почувствовала сердцем, что дела у Алекса шли плохо. Их незримая связь передавала в ее душу гнев, перемешанный с отчаянием. Она стиснула зубы, и почувствовала тоску, ощутила свою беспомощность, ведь она ничем не могла помочь.

— Иди, — вяло проговорил Дани, придя в себя и приоткрыв глаза. — Я позабочусь о Линде.

Василису не пришлось упрашивать. Она благодарно кивнула Данни, и рванула из пещеры наружу.

Алекс был слишком далеко, но Василиса видела его.

Василиса чувствовала, что Алекс умирал. И ей сделалось страшно.

Она мчалась к Алексу, поскальзывалась на сырой земле, и едва сдерживала слезы, от которых щипало в носу. Забравшись на высокий холм, она увидела недалеко от линии горизонта Алекса, схваченного щупальцами спрута.

Туч больше не было. Их разогнало силой ударов.

Алекс и спрут стояли титанами на фоне ночного звездного неба.

Василиса понимала, что даже за несколько часов к ним не доберется, но сдаваться не собиралась. Она вдохнула, набрав больше воздуха, и крикнула, вложив в голос все грустные и злобные чувства, терзавшие ее душу:

— Але-е-екс! — вот, что она крикнула.

И Алекс услышал. Крик вырвал его из бессознательного состояния, в которое он провалился. Сердце Алекса сжалось, крик Василисы звучал отчаянно.

— Не вздумай подыхать, Алекс! — кричала Василиса и дрожала. Ее душу разрывало от мысли, что Алекса могло не стать. Она не хотела, чтобы он исчез. — Ты еще нужен нам, Алекс! Нужен! Нужен мне! Не вздумай дохнуть! Не смей!

Алекс стиснул зубы. До сильного слуха донеслось каждое слово. Он понял, что не имел права умирать. Его душа этому сопротивлялась. Сопротивлялась соблазну умереть и прекратить кошмар. «Дерись! — думал Алекс. — Дерись, и не вздумай бросать людей на смерть! Ты не отец, ты не должен закрывать сердце и душу, не должен платить за его грехи! Ты должен быть собой! Собой!»

Алекс никогда не был похож на отца, хотя и поддался соблазну стать как Валериан. Закрытым от мира и угрюмым, полным злобы и слепого желания уничтожить. Но в Валериане было не только это. Он рискнул жизнью, чтобы спасти Айрис, пожертвовал собой, чтобы спасти Алекса, и именно эта альтруистическая часть отцовской личности полностью передалась Алексу, став главной. Он всегда стремился защищать, и людей, и животных, и вообще любое существо, которое в этом нуждалось. Отступить от жизни сейчас — предать тех, кому он был нужен.

Алекс злобно глядел на спрута исподлобья, и взгляд этот источал ненависть.

Спрут хотел убить его друзей, сожрать, и лишить их жизни, и Алекс находил в этом повод разозлиться.

— Ты не тронешь их, — с силой произнес Алекс, и спрут почувствовал в нем то, животное, чего сам испугался до дрожи в зрачках.

Алекс напрягся всем телом, и не испытал боли. Страх за смерть близких людей пробудил в Алексе неведомую силу. У него внутри было огромное количество кристаллов, и они со звоном отреагировали на одолевшие хозяина эмоции.