Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Леонид Тодоров вспоминал, что его шеф уделял много времени и внимания челночной дипломатии. Поначалу это были поездки по приглашению университетов и научных учреждений. Гайдар состоял в некоторых из них почетным доктором, был вице-президентом Консервативного интернационала – объединения праволиберальных партий, одной из основательниц которого была Маргарет Тэтчер. Нередко приезжал в США по приглашению Андерса Ослунда, работавшего тогда в Фонде Карнеги. Встречался с Clinton boys, командой Клинтона – советниками Строубом Тэлботтом и Марком Медишем, вел разговоры в Министерстве финансов США. Собственно теневой дипломатией он занялся позже, примерно с 2003 года.

«Конечно, очень много людей, очень много имен, очень много событий, очень много, наверное, того, что сегодня назвали бы челночной дипломатией, закулисной политикой, – рассказывал Тодоров, – в целом ряде случаев моя задача заключалась в том, чтобы довести до определенной точки. Допустим, до кабинета вице-президента США Чейни, а дальше – сам». И это притом, что Гайдар «был домосед. И хоть и легок на подъем, но старался не злоупотреблять поездками. Плюс, я думаю, присутствовало и некое рациональное зерно во всем этом. Он не инфлировал свою значимость этими бесконечными поездками. Получить Гайдара было непросто, это был уже некий признак статуса для организаторов мероприятия, потому что приглашения шли просто непрерывной чередой, и приходилось уже даже на моем уровне отсеивать».

В своей политической линии Борис Ельцин придерживался правила правой руки: когда идешь по лабиринту, нужно все время чувствовать стену правой рукой. Но когда эта стена обрывается, чтобы выйти из лабиринта, нужно опереться левой рукой о левую стенку. Так и действовал президент, когда приглашал Примакова на пост премьер-министра. Однако пришло время, когда Ельцину нужно было снова поменять руку.

Президент решил, что Примаков не должен быть его преемником. Гайдар и в то время считал, что страна может пойти, как он выражался, по «лужковскому» пути – «по направлению к экономике типа индонезийской». Это государство, где вроде бы есть рынок, но собственностью по-прежнему обладают те, у кого есть власть. В такой экономике, говорил Егор в одном из интервью, «по крайней мере, точно знаешь, какие правила – не формальные, а реальные, кто под кем, как решаются дела, сколько за что нужно заплатить». В такой экономике собственность не защищена, доходы сильно дифференцированны.

Тогда Гайдар и не мог предположить, что описывает экономику не «лужковско-примаковского» типа, а будущее системы Путина, преемника Ельцина.

В конце 1995-го – начале 1996-го Егор считал, что Ельцин неизбираем. После дефолта полагал, что Черномырдин – плохой выбор. В 1998 году был уверен, что Примаков обрушит экономику. Опасался плохого сценария в том случае, если Евгений Максимович продолжит успешную политическую карьеру. Возможно, это была еще одна ошибка Егора Гайдара.

Спустя годы, в ноябре 2019-го, Путин поставит памятник Примакову. На открытии соберется вся политическая элита. В том числе и те, кто противостоял неторопливому премьеру, так и не ставшему президентом.

На вопрос, с чего это вдруг Путин назначил официальным идолом Примакова и воздвиг ему вполне рукотворный памятник системы «мужик-в-пиджаке», есть вполне внятный ответ. Сталину нужен был Ленин, в том числе для подкрепления своих людоедских интенций цитатами из вождя. Путину тоже нужен был свой Ленин, чей авторитет освещал и освящал бы генеральную линию. Ельцин со своими «лихими 90-ми» на эту роль совершенно не годился, а Примаков, несмотря на, деликатно выражаясь, существенные отличия Евгения Максимовича от Владимира Владимировича, при некотором умелом обожествлении вполне подходил на роль вождя и «основоположника» консервативной линии в российской политике. Кроме того, получилось так, что Примаков пропустил вперед Путина, уступил ему место.

Но эта нехитрая комбинация с превращением Примакова в идола прямо-таки вынуждает задать следующий вопрос в жанре «а что, если?». Что, если бы преемником стал именно он? Евгений Максимович, которого называли «Примусом» вовсе не в латинском значении слова, был фигурой сложной. Однако представить себе, что он устроил бы второй передел собственности при участии чекистов средних лет, трудно. Предполагать, что он с помощью «вежливых людей» брал бы Крым, тоже как-то нереалистично. А уж о «специальной военной операции» с целью «денацификации и демилитаризации Украины» и говорить нечего: подлинный консерватизм просчитывает последствия.

Примаков-1999 – это не Зюганов-1996, который в то время еще не был добрым дедушкой, повернутым на ностальгии по Сталину и на высадке цветочков рядом со своей дачей, окруженной корабельными соснами в поселке управления делами «Снегири». Это реальная альтернатива более мягкого пути, по форме совершенно нелиберального, а по сути – спокойного и органического.

Гайдар это отчасти понимал и потому отделял консервативный «лужковско-примаковский» путь от зюгановского, Егор еще называл его «лукашенковским».