Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Гайдар деликатно написал о том, что его реформы заложили основу путинского роста. Причем столь тонко, что личность реформатора в этом интеллектуальном путешествии была отодвинута на второй план, за кулисы: «Экономисты и политики активно обсуждают вопрос о природе экономического роста, который наблюдается в России с 1999 года. На этот счет есть две основные точки зрения. Первая комплиментарна по отношению к правительству: к власти пришел В. Путин, последовала политическая стабилизация, начались структурные реформы, они-то и вызвали рост. Вторая позиция особых заслуг за правительством не признает и связывает рост с высокими ценами на нефть и обесценением рубля. К сожалению, почти никто не высказывает третью – наиболее обоснованную – точку зрения: начавшийся рост является органическим следствием проведенных реформ, результатом действия новых, более эффективных макро– и микроэкономических условий».

В этом фрагменте слышен голос Гайдара. Чуть торопливый, почти захлебывающийся, рассчитанный на понимание и всегда – чувство не столько юмора, сколько интеллигентской иронии, которая должна была быть присуща воображаемому собеседнику. Он надиктовывал свои последние тексты и книги. Потому что говорил, как писал. Ходил по своему кабинету – пиджак оставлен в комнате отдыха, которая на самом деле – комната работы. Но узел галстука даже не ослаблен. Он мерит шагами свой кабинет, в котором провел почти два десятка лет, диктует, секретарь записывает. На длинном столе для заседаний разбросаны ксероксы книг из ИНИОНа. В результате сноски в его книгах занимают половину страницы.

«Вот счастье! вот права…» – как у Пушкина. В одном из интервью конца 2001 года Гайдар в привычной для него манере иронизировал: «Я исчерпал жажду великих дел». А в более лирической беседе признавался: «И если бы наша страна не переживала тяжелейшего кризиса, катаклизма, слома старых институтов, я абсолютно убежден, что навсегда остался бы созерцателем, читал бы и писал свои книжки, заведовал бы лабораторией, может, кафедрой, был бы директором института».

Но время прозвонило дважды. Первый раз, как пояснял Егор, когда его позвали в журнал «Коммунист» – влиять на политику перестройки, второй – когда случился путч и надо было браться за совсем уж серьезные дела.

Когда он понял, что при Путине все пойдет не вперед, как он надеялся, а назад? В 2006-м он скажет, что понял это еще в 2002-м. Он уже все понимал, хотя и пытался торопливо втиснуть в закрывающееся окно возможностей то, что еще можно было впихнуть. Однажды он просидел с Путиным два часа: тот решил сверить с либеральным гуру свое понимание реформы электроэнергетики. Тогда советник президента Андрей Илларионов вошел в жесткий клинч с Анатолием Чубайсом, главой РАО ЕЭС «России». Главе государства было важно услышать мнение Гайдара. (А с Андреем Николаевичем в принципе миролюбивый Егор Тимурович не хотел ссориться, успокаивал Чубайса: «Скажи я тебе лет десять назад, что твоей главной проблемой будет Андрей Илларионов, как бы ты прореагировал?» – «Порадовался бы, но не поверил».)

Министры советовались с Егором. Как и депутаты разных фракций, что отчасти повторяло ситуацию первой Думы. Он много ездил. Новая Зеландия, США… В Окленде объяснял смысл российской революции – а это была в его понимании именно революция: «Бессмысленно кричать толпе, бегущей штурмовать Бастилию: „Постойте! А вы уверены, что Франция имеет все институты для эффективной демократии? Давайте остановимся и проанализируем, какие есть для этого предпосылки“. У революций своя логика и свои движущие силы».

Подарил сыну Пете охотничье ружье. Проводил время в Дунино – дача была наконец достроена в 1999 году. И это его убежище все больше походило на, в терминах Александра Солженицына, «укрывище». Он как будто превращался в почти отшельника, к которому на поклон едут сильные мира сего и ждут совета. 3 июля 1996-го, сразу же после звонка Чубайса о победе Ельцина, раздался другой звонок: наследники рода Аргутинских (народовольца и его дочери-писательницы) продавали участок в Дунино. «Я решил, что это перст судьбы. Отказаться просто невозможно» – так началась история того места, где Гайдар хотел уединиться с семьей и книгами: он хотел, чтобы внутри дома был «просто брус, то есть чистое, неполированное дерево… Единственное, что важно, – как у меня организована библиотека: полки, книги…».

Егор знал, что в какой-то момент первое лицо, в целом неплохо к нему относящееся, как школьник – глава дворовой команды хорошо относится к мальчику-вундеркинду, способному умножать в уме трехзначные числа, перестанет пользоваться его советами, точнее, просить их. Потому что этот мальчик-вундеркинд – чужой. Это как Сталин сказал о Пастернаке: «Оставьте в покое этого нэбожитэля».