Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

И тогда Гениева, специалист по английской литературе, произнесла слова из романа Чарльза Диккенса «Домби и сын»: «Сделайте усилие». В диккенсовском оригинале они звучали так: «А вам нужно только сделать усилие, – в этом мире, знаете ли, все требует усилий».

Гайдар: «…то, что случилось через 15 минут, произошло бы в номере, где я был один, никто не мог прийти мне на помощь, шансы выжить были бы равны нулю. Но я прилетел сюда, чтобы представить книгу, и из-за какого-то недомогания не сделать этого просто невозможно. Встал, спустился вниз, начал выступать. На десятой минуте понял, что ни при каких усилиях воли говорить больше не могу. Извинился, пошел к выходу. Переступив порог зала заседаний, упал в университетском коридоре».

Егор Тимурович вышел в коридор, упал, ударившись головой о каменный пол старинного университетского здания, из носа хлестала кровь, изо рта – кровь и рвотные массы. Вслед за ним выбежали Гениева, посол Ирландии в России, Андрей Сорокин.

«Я над ним наклонилась, он вцепился в мою руку, и вот в таком состоянии я простояла над ним, пока не слишком быстро приехала „скорая помощь“», – рассказывала Екатерина Юрьевна.

Гайдар: «Приезжает „скорая“. Меня грузят в нее. О том, чтобы попытаться встать на ноги, не может быть и речи. Толком не могу пошевелить и пальцем. Единственное, что удается, – это открывать и закрывать глаза. Но что-то в происходящем начинаю понимать. Со мной едут Екатерина Гениева и Андрей Сорокин. Нас везут в госпиталь, везут медленно, потому что пробки. Екатерина потом рассказала мне, что я с интересом смотрел на постоянно фиксируемую кардиограмму. Уже потом, когда сознание восстановилось, понял: кардиограмма – это график. Графики – то, с чем постоянно работаю. Видимо, профессиональные интересы сохраняются и при глубоком поражении нервной системы».

Ночь Гайдар провел в больнице. Утром почувствовал себя лучше. Но его беспокоило другое. Егор действительно пришел к выводу, что звонок Гениевой и ее настойчивость спасли его: он оказался в самую тяжелую минуту среди людей и с возможностью получить медицинскую помощь. Оставшись в номере, в такой ситуации он просто умер бы.

Гайдар был уверен, что его отравили. И потому считал, что из больницы нужно как можно быстрее выбираться. В чем и убедил уже с утра Гениеву. Он просто боялся, что его убьют. Остаток дня перед вылетом Егор провел в гостевых помещениях посольства России в Ирландии.

Свои размышления того дня Гайдар описывал так: «…начинаю понимать, что врачи, получив результаты анализов, в недоумении: кардиограмма отменная, сердце работает как часы, давление повышенное, но лишь чуть выше нормы, то же относится к сахару. А между тем пациент очевидно в крайне тяжелом состоянии. Приходится думать о нарушении мозгового кровообращения. Ведь по-прежнему не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Но на протяжении следующих часов способность управлять своим телом восстанавливается быстро. К семи утра следующего дня уже могу не только встать с постели, но принять душ, побриться. Не медик, но знаю, что при инсультах так не бывает. Значит, что-то другое».

И далее: «…понимаю, что выжил чудом. Быстрота восстановления организма показывает: задачей было не искалечить, а именно убить. Кому в российской политике была нужна моя смерть 24 ноября 2006 года в Дублине? Подумав, почти сразу отклоняю версию о причастности к произошедшему российского руководства. После смерти Александра Литвиненко 23 ноября в Лондоне еще одна насильственная смерть известного россиянина, произошедшая на следующий день, – последнее, в чем могут быть заинтересованы российские власти. Если бы речь шла о взрыве или выстрелах в Москве, в первую очередь подумал бы о радикальных националистах. Но Дублин? Отравление? Очевидно не их стиль.

Значит, скорее всего, за произошедшим стоит кто-то из явных или скрытых противников российских властей, те, кто заинтересован в дальнейшем радикальном ухудшении отношений России с Западом».

Гайдар, во-первых, был уверен в том, что это было отравление. И, во-вторых, что его «заказал» Борис Березовский.

Он знал, что такое олигархи и насколько широко они могут толковать понятие «границы допустимого». Лично к нему могло быть нейтральное отношение. Но послать месседж в Россию в виде мертвого тела главного российского либерала и бывшего премьер-министра – это «красиво». По крайней мере, Егор рассуждал именно так.

Убежденность его крепла. И уже из московской больницы он снова звонил Гениевой, которая долгие годы была еще и директором Фонда Сороса в России, и просил ее связаться с Джорджем Соросом: «Попросите его сообщить миру, кто несет ответственность за отравление. Это Березовский».

Екатерина Юрьевна позвонила Соросу, который чрезвычайно волновался за Гайдара, но на просьбу он ответил следующим образом: «Я сделаю все, что угодно, кроме этого. У меня есть дети».