Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Бумагу с приложенными к ней вырезками из статей в «Коммунисте» первому лицу передали через Ивана Фролова. Горбачев обсудил тезисы записки на одном из заседаний Политбюро 16 февраля 1989 года, темой которого было «финансовое оздоровление экономики и укрепление денежного обращения». Докладывал, правда, Рыжков. И выдал странную цифру – превышение доходов над расходами за три (!) года перестройки составило 133 миллиарда рублей (формально он мог объяснить отсутствие цифры за 1988 год тем, что статистика запаздывала). 40 миллиардов избыточных денег, не покрытых предложением товаров. На 70–80 миллиардов скопилось товарных запасов, не имеющих спроса. Картина полной катастрофы! При этом у Рыжкова почему-то во всем была виновата пресса, и он категорически отказывался даже рассматривать возможное повышение цен: «Это означает социальное напряжение, угрожающее перестройке». То есть – ему, Рыжкову и Горбачеву, руководству партии и страны. Бремя, которое предстояло нести Гайдару, просто на глазах утяжелялось.

Горбачев на заседании Политбюро выступал многословно и пылко. Говорил об отсутствии «настоящего научного анализа». Еще бы – нужно было письмо двух экспертов-журналистов из «Коммуниста», чтобы начать хотя бы относительно честный разговор о чрезмерных неэффективных расходах, дефиците бюджета, скрытой инфляции. Это при живом-то гигантском аппарате Совмина и ЦК, Госплана, ресурсах Академии наук! Беда – «в продолжающемся экстенсивном развитии нашей экономики» «не скоординировали с реальными возможностями» экономические решения. «Если не включим… противозатратные рычаги, – продолжал Горбачев, – мы ничего не добьемся». Он еще и еще раз будет возвращаться к научному анализу, «противозатратным механизмам» и даже упомянет чрезмерные расходы на оборону – генеральный секретарь и без пяти минут президент СССР правильно понял смысл записки Гайдара и Лациса: «Не знаю, как другие члены Политбюро, но я считаю, что нужно сохранить капиталовложения… только там, где это работает на товары для народа и на жилье. А все остальное пусть подождет – в том числе многие стройки и заводы (курсив мой. – А. К.)».

Горбачев поручил Совмину принять меры по сокращению дефицита бюджета. Но – не изменилось ровным счетом ничего. Система оказалась сильнее ее рулевых. Отто Лацис вспоминал: «Был утвержден список второстепенных мероприятий, позволивших наскрести – скорее всего, на бумаге – экономию на сумму 27 миллиардов рублей. Между тем председатель Госплана и член Политбюро Юрий Маслюков опубликовал в „Правде“ статью, в которой утверждал, что первоначально утвержденный на 1989 год бюджет предусматривал дефицит на 127 миллиардов рублей. Так получилось, что на этот год было три только официально признанных цифры дефицита: 36 миллиардов, признанных Гостевым, 99 миллиардов, фактически показанные в его докладе… и 127 миллиардов Маслюкова. Реальной суммы дефицита никто не знал, а формальная экономия в 27 миллиардов в лучшем случае возвращала примерно на уровень тех 99 миллиардов, с которыми никак нельзя было примириться, если было желание избежать обвальной инфляции».

И Совмин, и ЦК были словно парализованы перспективой освобождения, даже частичного, цен. И теряли, теряли, теряли время. Денежный навес превращался в волну цунами, которая словно всосала в себя исчезающие с прилавков товары, застыла над страной и рано или поздно должна была обрушиться всей своей мощью на экономику.

А журнал «Коммунист» становился все популярнее. Анатолий Черняев, помощник Горбачева, записал в своем дневнике 14 сентября 1988-го: «„Коммунист“ стал лидером передовой мысли».

Эффект записки Гайдара и Лациса получился не просто нулевым – отрицательным. Советская машина была настроена только на то, чтобы как в последний раз насытить прожорливые отраслевые лобби. Те самые, которые станут самыми серьезными врагами правительства реформ и в первые годы 1990-х – самой влиятельной экономической и политической силой. Никакой Горбачев не мог сломить их сопротивления и напора. С этим был связан еще один сюжет «Коммуниста»: журнал вступил в битву не с партийными ортодоксами, а с тяжеловесами из самых серьезных отраслей. На кону у них были не чистота марксистско-ленинского учения, а деньги, много денег.

Журнал и его экономический отдел явно заслужили славу настоящих бойцов. Именно поэтому Егор получил наводку на потенциально резонансную тему – звонок от одного из сотрудников государственного аппарата о готовящемся постановлении о строительстве пяти нефтегазохимических комплексов в Западной Сибири. Гайдар вспоминал: «Проект далеко превосходил все, с чем приходилось сталкиваться (а сталкиваться приходилось и с проектом переброски сибирских рек в Среднюю Азию и северных рек в бассейн Волги. – А. К.). Его объемы в несколько раз превышали средства, затраченные на так и не достроенную Байкало-Амурскую магистраль. Сейчас, при явно вышедшем из-под контроля внешнем долге, в условиях тяжелого финансового кризиса, это было очевидной авантюрой».