Пять поэм

И везира призвал царь великого Рума,
Чтоб открыть ему все, что таит его дума.

«Стынет войска душа, хоть была горяча,

Стала боем сыта, не вкусивши меча.

Где ж мои храбрецы? Все обдумаем строго,

В битвах всадник один сделать сможет немного.

Больше нет в моем войске бестрепетных душ,

Потому что убит был наш Тутиануш.

Всех смутил этот зиндж, выпив страшную чашу,

Страх объемлет и пеших, и конницу нашу.

Если все мое войско в испуге, — к чему

Прибегать мне напрасно к мечу своему?

Коль румийцев страшиться враги перестанут,—

Как слоны боевые в бою они станут.

Укажи мне уловку, чтоб зинджеи опять

Устрашить и в бою опрокинуть и смять.

Я в нежданной беде! В деле горестном этом

Помоги мне! Приди ко мне с мудрым советом».

И, исполненный опыта, знающий мир,

Так сказал Искендеру премудрый везир:

«Государь! Твой рассудок — твой верный водитель,

Слава — спутница, меч — нападающий мститель.

Сотворивший весь мир и надир и зенит —

Пусть водителя дивного вечно хранит!

Пусть твой путь по горам, по равнинам и водам

Бирюзовым всегда осеняет он сводом!

Зинджи — змеи, считать их за равных — обман.

Каждый зиндж — это черный и злой Ариман.

Не дивись, что румийцы, увидя их скулы,

Заметались: мы — рыбы, а зинджи — акулы.

Смерть в полоне — страшна. Примиримся ли с ней?

Людоедство, однако, всем людям — страшней.

Помирись мы с собачьими, злыми сердцами,—

Нас мудрец ни один не сочтет мудрецами.

Если мы отойдем, не вступив с ними в бой,

Отдадим целый мир мы врагам на разбой.

Если в недруге нашем пропала б отвага,

Мог узреть бы в посланце немало он блага.

Но в нем разума нет, нет препятствий для зла,

И убьет он, бесспорно, любого посла.

Надо, хитро за ними последовав следом,

Стать на время тебе в их глазах людоедом.

Надо несколько зинджей схватить на пути,

И связать, и тайком в твой шатер привести.

Пусть их наземь швырнут пред властителем Рума;

Притворись, что душа твоя зла и угрюма.

Повели, чтоб снесли одну голову с плеч

И послали в поварню зажарить иль спечь.

Иль воскликни по-зинджски: «Пусть лакомство это

Будет быстро в поварне на вертел надето!»

И пускай твой приказ будет стольнику дан,

Чтоб отобран был поваром черный баран.

И пусть блюдо тебе с головою барана

Подадут без костей. Не узнают обмана.

Кожу черную рви и с глотками вина

Жуй ее, наслаждаясь, она ведь вкусна.

И мозги ты потребуй и молви: «О, чудо!

Несравнимо ни с чем это нежное блюдо!

Если б раньше я знал эту сладкую снедь!

Да! Прославленный повар мой должен краснеть,

Что откармливал мне только белых! Отныне

Жарьте мне только зинджей! Их много в пустыне…»

Пусть проведает царственный их людоед,

Что и ты — людоед. Пусть боится он бед!

В опасенье расстанется с яростным жаром,

Ведь железо железным смягчают ударом.

Если выполним ловко мы этот прием,

Чернокожих воителей мы разобьем.

Нам волками указана волчья повадка.

Глупость глупостью гни, — это верная хватка».

Приказал Искендер, чтобы воинов ряд

Для набега сомкнулся в единый отряд.

Надо пленных добыть. Те, что будут в отряде,

Пусть у самых дорог притаятся в засаде.

Смельчаки снарядились; недолго вдали

Оставались, — и пленных они привели.

Царской ставки начальник их принял и сразу

Их направил к царю, повинуясь указу.

Были злобны их лица, насуплена бровь,

А на черных затылках — багровая кровь.

Царь, похожий на льва, весь порыв исступленья,

Словно лев, в чьих когтях сжата шея оленя,

Зарычал и велел, страшно хмуря свой лик,

Одному из плененных снять голову вмиг.

Сняли голову, крикнули повару: «Живо

Приготовь для царя!» И пошли торопливо,

И сказали в поварне подробно о том,

Что на блюде царю поднести золотом.

Задрожали, увидев сей царский обычай,

Те, что стали такого владыки добычей.

Повелел государь, будто кончив труды,

Чтоб циновку постлали ему для еды.

И внесли ему то, что решили заране

(Ведь внимающий помнит о черном баране).

И в глазах у царя словно ярость была.

Рвал он мясо, как лев, рвущий шкуру осла.

И, насытившись, чмокал губами: он мяса,

Мол, не ведал вкусней. «Надо взять для припаса

Больше зинджей, — он молвил, — так зинджи вкусны,

Что мне яства другие совсем не нужны.

Чтобы окорок зинджский всегда мне давали!

Снедь, подобную этой, мы сыщем едва ли!»

Так баранье жаркое съел доблестный шах,

Ввергнув зинджей обманом в мучительный страх.

Напугав их змеиной повадкой своею,

Царь пустил этих змей к их верховному змею.

И к царю чернокожему зинджи толпой

Прибежали и подняли горестный вой:

«Не людской он породы! Он злей крокодила!

Это лапа дракона наш край захватила!

Так «зинджатину» ест он, как мы, — о, печаль! —

Сами зинджи, едим только вкусный миндаль.

Так он голову зинджа, отрезав от стана,

Поедает, как мы поедаем барана».

Все кричат и вопят, но кричи не кричи —

Темный войлок полез из-под яркой парчи.

Черный вождь приуныл. И, пылавшее ало,

Пламя черных вояк, закрутясь, потухало.