Пять поэм

Второе сражение с зинджами

Жестокая битва. Из войска зинджей выходит вперед людоед, великан Зерачс, с костяным копьем в руках. Он убивает подряд семьдесят румских витязей. Тогда в бой вступает сам Искендер. Одним ударом палицы он убивает Зераче. Вслед за ним он поражает насмерть еще нескольких зинджских богатырей.

Третье сражение с зинджами. Бой с Пеленгером

Снова жестокий бой. Румийцы изнемогают под натиском зинджей. Тогда в бой вступает сам Искендер. Он прорывает боевые порядки зинджей и вступает в единоборство с их царем Пеленгером. Противники столь могучи, что они долго не могут одолеть один другого. Наступает ночь.

Четвертое сражение с зинджами и победа Искендера

Наутро сражение продолжается. Искендер снова проявляет чудеса силы и храбрости. От его руки пал сам Пеленгер. Войско зинджей разбито. Зинджи просят пощады. Искендер захватывает в стане зинджей несметные сокровища. Затем он, только что сам смело сражавшийся, объезжает поле битвы, смотрит на тела павших и скорбит об этих безвинно убитых.

Возвращение Искендера после победы над зинджами

Искендер щедро раздает своим воинам захваченные в стане зинджей сокровища. После победного пира войско отправляется домой. По дороге Искендер останавливается в Египте. У моря он закладывает город — Александрию. Затем он посылает сказочно щедрые подарки Дарию, которому все еще платит дань. Дарий вместо благодарного чувства охвачен завистью. Он отправляет Искендеру грубое послание. Искендер оскорблен, но пока молчит.

Искендер обдумывает, какой силой обладает Дарий, и получает предсказание победы

Дай мне, кравчий, вина, — мне с вином веселей!
Исцеляют вином всех недужных мужей.

Я вином опьянюсь, позабыв о кручине;

Блещет солнечный свет в его ярком рубине.

* * *

Люди ищут; желания свойственны им.
Этот — к морю, тот — к жемчугу страстью томим,

Но не вижу людей — хоть не стал я незрячим,—

Устремленных к учителю сердцем горячим.

И вот я, соловей, тем прохожим не рад,

Что в словах назиданья не ищут отрад.

Этой песни своей утешаемый ладом,

Не стремлюсь я к морям, к их неверным усладам.

И когда я, на миг сад покинувши свой,

Поднимаю в руке апельсин огневой[369],—

Ни хмельных я, ни жаждущих трезвых, которым

Мог бы дать этот плод, не найду своим взором.

И тогда, под охрану тенистых оград,

Возвращаюсь я снова в свой радостный сад

И, предавшись его благодатным отрадам,

Услаждаю свой разум живительным садом.

* * *