Пять поэм

Видя чашу и трон с его древним узором,—
Трон, что служит отрадою только лишь взорам,

Ибо каждый престол для души и ума

Всех сидящих на нем — не престол, а тюрьма,—

Царь позвал Булинаса. Пред чашей Хосрова

Сел мудрец, чтобы тайны не стало покрова

На устройстве сосуда, который умел

Отражать буйный мир и чреду его дел.

Взор вперил Булинас в надпись дна золотого

И прочел начертанье от слова до слова.

Там, где чаша скреплялась, узрел он, дивясь,

Еле видимых строк прихотливую вязь.

И вгляделись и царь и мудрец в эти строки

И расчет их постигли премудрый, глубокий,

И все числа, что были таимы в строках,

Затвердил Булинас, затвердил шаханшах.

И когда возвратился к румийским пределам

Искендер, то владеющий разумом смелым,

Прозорливый мудрец, помня чашу сию,

Астролябию круглую создал свою.

Искендер, древней чаши познав построенье

И на троне прославленном отдохновенье,

Молвил так: «Ради дремы не сядет вовек

На священный престол ни один человек!»

И тогда Булинас чародейные знаки

Начертал на престоле великом, и всякий,

Кто б воссел на престол, его блеском влеком,

Был бы вмиг с него сброшен внезапным толчком.

Я слыхал, что и ныне толчками порою

Угрожает престол и дрожит над горою.

И, в Сарире побыв, все увидевши там,

Словно сам Кей-Хосров, царь пошел ко вратам.

Трон и чашу он знал! И царю Искендеру

До́лжно было узреть Кей-Хосрова пещеру.

Управитель Сарира немало труда

Положил, чтоб с Владыкой пробраться туда.

В бездорожье кремнистом, возвышенном, тесном

Скакуны их дрожали пред всем неизвестным.

Даже скользких тропинок скала не хранит!

Разбросал по осколкам осколки гранит.

…Воет ветер, гремит о граниты подкова.

Закричал проводник: «Вон приют Кей-Хосрова.

В нем уснул он. Взгляни! Труден, тягостен путь:

Со скалы на скалу нам опасно шагнуть.

Для чего устремляться, как будто за кладом,

К недоступной пещере по этим громадам,

Рыть ногтями дорогу под сумрачный кров?

Ты страшись в ней уснуть, как уснул Кей-Хосров!

Путь всех тех, кто срывал с неизвестного полог,

Был и скользок, и крут, и мучительно долог.

Поверни повода. Жизнь бесценна твоя,

А быть может, в пещере таится змея!»

Слез с коня Искендер. Нет, не придал он веры

Слову спутника! Должно дойти до пещеры!

Устремился он к ней. Шел водитель пред ним,

Шел за ним Булинас. Был не явственно зрим

Тесный вход, о котором твердили поверья,

И достиг Искендер темной тайны преддверья;

И объял Искендера неведомый страх:

Устрашился творца этот праведный шах.

Видит трещину царь между тесных расселин,

Верно, путь этот стиснутый смертным не велен!

Все ж пробрался в пещерную глубь государь,

Чтоб увидеть останки уснувшего встарь.

Лишь мгновенье прошло, и сверканьем багровым

Низкий свод засверкал… «Здесь, под этим покровом,—

Молвил царь Булинасу, — огонь и пары?

Что за тайна в расселинах этой горы?»

И взглянул Булинас: вся пещера изрыта

И сверкает огонь из провала гранита.

Словно кладезь, глубок был и страшен провал,

И огонь языки в нем свои извивал.

Эту пламени пасть мы узреть не могли бы:

Заградили ее каменистые глыбы.

Булинас ищет путь, ищет пламени суть.

Нет, еще не сияет познания путь!

И веревкой мудрец обвязал себе пояс,

Стал спускаться он вглубь, в страшной пропасти кроясь.

Уяснить он хотел себе свойство огня,

Что пылал, как пожар уходящего дня:

Не рассеян, а собран огонь! Искендера

Мудрый спутник постиг: это вспыхнула сера.

Знак он подал. Подняться ему помогли.

Помолился мудрец о Владыке земли.

И сказал: «Поспешим! Этот кладезь не влагу,

Но огонь лишь сулит. Бойся! Дальше ни шагу!

Душит сера, там все только ею полно.

Это жаром ее все вокруг сожжено.

Знал о ней Кей-Хосров — был он сведущ без меры,—

И укрыл камень мудрости в пламени серы».[415]

Царь молитву прочел, мускус бросил в огонь,

Сделал шаг и услышал, как ржет его конь.

Но из тесной лощины исхода не стало,

И с вершины спуститься надежд было мало:

Туча встала над морем, направила бег

На вершину горы и просыпала снег.

Был засыпан весь мир, всем живущим на горе,

От вершин до ложбин, от равнины до взгорий.

Искендер заблудился; как слезы, с ресниц

Снег он сбрасывал. Видя, что нету границ

Белоснежным буграм, к белоснежным вершинам

Вышли люди из замка. В порыве едином

Удалось вкруг лощин им завал разгрести

И с трудом утоптать снег на скользком пути.

С их помогою царь, на коне понемногу

Все сугробы осилив, увидел дорогу.

Лишь павлин отобрал у блестящей Хумы

Белоснежную кость,[416] — мир исполнился тьмы,

И украсивший трон и все области мира

С Булинасом спустился с вершины Сарира.

Он вернулся в свой стан, и над ним, как всегда,

Неизменного счастья сияла звезда.

Отдохнул он от зноя и темного страха,

Что объял его в мрачном прибежище шаха.

Распростертое тело, что в усталь пришло,

Под рукой растиральщика дрему нашло.

Тихо спал Искендер, повелитель всевластный,

До рассвета, явившего свет свой неясный,

А когда вспомнил день о просторе земном,

И разбил в небесах свою флягу с вином,

И на глину земли бросил пруд бирюзовый

Благовонных стеблей золотые покровы,—

Повелел государь и вина и сластей

Принести и созвать и своих и гостей.

Благодушный царевич, властитель Сарира,

Был на месте почетном в течение пира.

Царь с царевичем чаши вздымали в руках.

Упоен был напитком рубиновым шах,

А затем Искендера рука к одаренью

Приступила. Услада и сердцу и зренью

Потекла перед гостем: венцы он обрел,

Ожерелья, из кости слоновой престол;

Златотканый кафтан, на котором Плеяды

Из жемчужин и яхонтов тешили взгляды;

Из большой бирюзы сотворенный сосуд,

Мог войти апельсин в углубленный сосуд;

Кубок маленький, грань его так и пылала,

Весь он вырезан был из огромного лала;

Лучезарный поднос; как цветущий миндаль,

Был красив его блещущий горный хрусталь;

Десять гордых коней, их алмазные сбруи

Так сверкали на них, как источников струи;

Сто верблюдов поджарых и с крепкой спиной,

Шедших с грузом поклаж вереницей одной;

Из каменьев цветных, что скрывали сосуды

На столе пирования, — целые груды.

Каждый спутник царевича, славя судьбу,

Всю расшитую золотом принял кабу,

Так рукой тороватой Властителя мира

Было щедро украшено царство Сарира.

К длани царской царевич с лобзаньем приник,

И в свой горный удел повернул он свой лик.

В барабаны забили; подобные буре,

Зашумели войска; стяг вознесся к лазури.

В степи тронулся шах; воин, страшный врагам,

Безмятежно стремился к морским берегам;

И в степях поохотился он две недели,

И знамена опять свод небес приодели.