Пять поэм

Чуть опьяненный шах вздремнул; мечтает он:
Его благой удел свой позабудет сон.

И вот спешит гонец, и вот он в шахском стане,

И развернул Слону рассказ об Индостане.[180]

«Где шах? Один взирай на все его края.

Ему лишь посох дан, уж нет ему копья!

Владыка мира, верь, уж не увидит мира,

А ты — владычествуй, тебе дана порфира».

И приближенные, а было их не счесть,

Друг другу не сказав, ему послали весть.

«Остерегайся. В путь сбирайся во мгновенье.

Мир выскользнет из рук, опасно промедленье.

Хоть в глине голова, — ты там ее не мой.

Хоть слово начал ты, — умолкни, как немой».

Когда Хосров узрел, что дней круговоротом

Он трону обречен и горестным заботам,—

Постиг он: с и́ндиго хранит поспешный рок

Бакан, и уксус дней от меда недалек,

И воздух, что родят земли неверной долы,—

То шершня кружит он, то в нем летают пчелы.

Опала, почести, любовь, и злость, и яд

С напитком сладостным — все это дни таят.

Земля! Какой ручей ты не засыплешь прахом?

Твой камень много чаш одним ломает взмахом.

Кто скован бытием — идет путями бед.

Покой — в небытии. Пути другого нет.

Брось на ветер скорей свой груз напрасный — душу!

Замкни темницу зла, моря забудь и сушу.

Весь мир — индусский вор; чтоб он не отнял кладь,

Чтоб не скрутил тебя — с грабителем не ладь.

Знай, в этой лавочке ты не отыщешь нитки

Без колющей иглы, лишь иглы в ней в избытке.

Вот тыквенный кувшин, вода в нем что кристалл.

Что ж от водянки ты, как тыква, желтым стал?

Деревьям лишь тогда в весенней быть одежде,

Когда все почки их разломятся, — не прежде.

Пока не сломит рок согнувшийся хребет,—

Он снадобья не даст для исцеленья, нет!

Наденешь саван ты, зачем же — молви толком,—

Как шелковичный червь, ты весь облекся шелком?

Зачем роскошество — носил бы полотно.

Тебя в предбаннике разденут все равно.

В простой одежде будь, она пойдет с тобою,

Пока ты бродишь здесь, дорогою любою.

Ты отряхни подол от множества потреб,

Доволен будь, когда один имеешь хлеб.

Творить неправду, мир, намерен ты доколе?

Тебе — веселым быть, мне — корчиться от боли?

Я в горе — почему ж твой слышится мне смех?

Я свержен — и тебе я не хочу утех.

Ты продаешь ячмень, а нам кричишь: пшеница!

В пшенице той ячмень сгнивающий таится.

Пшеницы я зерно, и желт я, как ячмень,

Пшеницы вкус забыл, измолот что ни день.

Довольно предлагать да прибирать пшеницу!

А мне — быть жерновом, перетирать пшеницу!

Была б ячменная лепешка, хоть одна,

Я разговлялся б ей, как по ночам луна.

О Низами! Из дней уйди ты безотрадных,

Весь этот грустный мир оставь для травоядных.

Питайся зернами да езди на осле.

Ты жди Исы, томясь в земном, житейском зле.

Ты — ослик. Вот и кладь! Одну ты знай заботу.

Ведь ослики — не снедь. Их ценят за работу.