Пять поросят

Пуаро задумчиво кивнул. Эта слегка старомодная фраза, как ему показалось, самым точным образом характеризовала сидящего перед ним человека. Мередит Блейк был из тех мужчин, которые с готовностью посвящают себя благородному романтическому служению без малейшей надежды на какое-либо вознаграждение. Это в его натуре.

– Вас, должно быть, возмущало такое отношение к ней с его стороны? – осторожно подбирая слова, спросил детектив.

– Да. Конечно. Я даже выговаривал Крейлу по этому поводу.

– Вот как? И когда же?

– Буквально накануне. Перед тем, как все случилось. Они пришли сюда на чай. Я отвел Крейла в сторонку и выразил ему свое мнение. Даже сказал, помнится, что он поступает бесчестно в отношении их обеих.

– О, вы так и сказали?

– Да. Видите ли, мне казалось, что он не понимает. Не отдает себе отчета.

– Возможно.

– Я сказал, что он ставит Каролину в совершенно невыносимое положение. Если он намерен жениться на той девушке, то не должен позволять ей оставаться в доме и унижать Каролину. Я сказал, что это непростительное оскорбление.

– И что же он ответил? – полюбопытствовал Пуаро.

– Сказал, что Каролине «придется это проглотить», – с нескрываемой неприязнью процитировал Мередит Блейк.

Детектив вскинул брови.

– Не очень-то достойный ответ.

– Отвратительный и оскорбительный. Помнится, я вышел из себя и сказал, что если он не любит жену, то ему наплевать и на ее страдания, но при чем тут девушка? Разве он не понимает, в какое незавидное положение ставит ее?.. И что же Эмиас? Заявил, что и ей тоже придется это проглотить. А потом добавил: «Ты, кажется, не понимаешь, что эта картина – лучшее из всего, что я создал. Она хороша, говорю тебе. И пара ревнивых и вздорных дамочек ее не испортят. Нет, черт возьми, не испортят».

Разговаривать с ним было бесполезно. Я сказал, что он забыл об элементарном приличии. Что живопись – далеко не всё.

Тут он меня перебил: «Для меня – всё».

Я не мог успокоиться, сказал, что его отношение к Каролине – это позор. Он бесчестит ее, и она несчастна с ним. Эмиас сказал, что все понимает и ему очень жаль. Жаль!

«Знаю, Мерри, – сказал он мне, – ты не веришь, но это правда. Из-за меня Каролина живет в аду, но она – святая и не жалуется. И к тому же, думаю, представляла, на что себя обрекает. Я в самом начале откровенно сказал, с каким эгоистом и раздолбаем ей придется иметь дело».

Я настоятельно рекомендовал ему не ломать семейную жизнь, подумать о ребенке и всем остальном. Сказал, что да, такая девушка, как Эльза, может сбить мужчину с толку, но даже ради нее самой он должен с ней порвать. Она слишком молода, бросилась в омут с головой, но потом опомнится и горько пожалеет. Посоветовал собраться, взять себя в руки, порвать с Эльзой и вернуться к жене.

– И что он ответил?

– Вроде бы смутился. Похлопал меня по плечу, сказал: «Хороший ты парень, Мерри, но чересчур сентиментальный. Подожди, пока закончу картину, и сам признаешь, что я прав».

«Пошли к черту картину», – ответил я. Он усмехнулся и сказал, что это «не по силам всем невротичкам в Англии». Я заметил, что было бы пристойнее до окончания картины сохранить отношения с Эльзой в тайне от Каролины. Эмиас заявил, что он не виноват, что это Эльза всем вокруг растрезвонила, что, мол, иначе будет нечестно, а ей нужно, чтобы все было ясно и откровенно. В каком-то смысле понять девушку можно. Как бы дурно себя ни вела, она хотя бы старалась быть честной и уже за одно только это заслужила уважение.

– Честность нередко лишь добавляет боли и печали, – заметил Эркюль Пуаро.

Мередит Блейк посмотрел на него с сомнением, как если бы эта мысль пришлась ему не по вкусу, и вздохнул.

– Мы все переживали не самое лучшее время.

– Похоже, единственным, на ком это никак не отразилось, был Эмиас Крейл, – сказал детектив.

– А почему? Потому что он был законченным эгоистом. Помню, напоследок ухмыльнулся и сказал: «Не тревожься, Мерри, все уладится!»

– Неисправимый оптимист, – проворчал Пуаро.

– Такие, как он, не принимают женщин всерьез. Мне следовало бы предупредить его, что Каролина дошла до последней черты.

– Она сама вам так сказала?

– Словами – нет, но мне навсегда запомнилось ее лицо в тот день. Бледное и напряженное под маской напускного веселья. Говорила не умолкая, смеялась, но глаза… Такой боли, такой скорби я еще не видел. Трогательное зрелище. Какое нежное, хрупкое создание…

Минуту или две Пуаро молча смотрел на человека, явно не замечавшего несоответствия между своими словами и тем фактом, что они относятся к женщине, уже на следующий день намеренно убившей своего мужа.

Между тем Мередит Блейк продолжал. К этому времени он уже преодолел первоначальную подозрительность и враждебность в отношении гостя. Пуаро умел слушать, а его собеседник с удовольствием пользовался возможностью еще раз пережить прошлое. Теперь он обращался уже скорее к себе самому, чем к слушателю.