Пять поросят

– Да, отчасти, – медленно произнес Мередит Блейк. – Но, знаете, есть и пробелы. Каких-то больших кусков недостает. Помню, например, как меня шокировало известие, что Эмиас намерен бросить Каролину, но от кого я это узнал – от него самого или от Эльзы, – не помню… Еще помню, как спорил с Эльзой, пытался убедить, что поступать так неприлично. Но она только рассмеялась по-свойски, дерзко и холодно, и назвала меня старомодным. Да, наверное, я старомоден, но думаю, что прав. У Эмиаса были жена и ребенок, ему следовало оставаться с ними.

– Но мисс Грир считала такую точку зрения несовременной?

– Да. Впрочем, не забывайте, шестнадцать лет назад на развод смотрели иначе. Но Эльза была из тех девушек, которые стремятся быть современными. В ее представлении если двое несчастливы вместе, им лучше расстаться. Она сказала, что Эмиас и Каролина постоянно ссорятся и что девочке не следует расти в атмосфере дисгармонии.

– Вас ее аргументы убедили?

– Меня не оставляло ощущение, что мисс Грир не вполне понимает, о чем говорит. – Мередит Блейк на секунду задумался. – Тараторила, повторяла то, что прочитала где-то или услышала от кого-то, как попугай. Может быть, это странно прозвучит, но выглядела она… жалкой. Такая юная и такая самоуверенная… – Он снова помолчал. – В юности, месье Пуаро, бывает что-то ужасно трогательное.

Детектив с интересом посмотрел на него.

– Я понимаю, о чем вы говорите.

Словно не слыша его, Мередит Блейк продолжал:

– Думаю, отчасти поэтому я и отчитывал Крейла. Он был лет на двадцать старше Эльзы, и мне это казалось несправедливым.

– Увы, повлиять на кого-то, переубедить получается так редко, – заметил Пуаро. – Когда человек все для себя решил и выбрал определенный курс, отвлечь его нелегко.

– Вы правы, – согласился Мередит Блейк, и в его голосе прозвучала нотка горечи. – Ни к чему хорошему мое вмешательство не привело. С другой стороны, я не мастер убеждать. Никогда им не был.

Пуаро бросил на собеседника быстрый взгляд. В этой горечи он расслышал неудовлетворенность впечатлительного человека собственной слабохарактерностью и невыразительностью.

Приходилось признать, Мередит Блейк дал верную оценку самому себе. Его благонамеренные попытки были встречены снисходительно и спокойно, без возмущения, но твердо и решительно отметены. Им недоставало основательности. Сам Мередит Блейк был человеком совершенно неубедительным.

– Вы ведь сохранили эту вашу лабораторию? – спросил Пуаро, стремясь в первую очередь сменить болезненную для хозяина поместья тему.

– Нет, – коротко, с какой-то резкой, мучительной торопливостью бросил Мередит Блейк, и лицо его потемнело. – Я все забросил. Разобрал. Не мог больше этим заниматься после случившегося. Ведь это же и моя вина тоже.

– Нет, нет, мистер Блейк, вы слишком близко принимаете все к сердцу.

– Но разве вы не понимаете? Если б я не собирал эти треклятые травы, не хвастал ими, не привлекал к ним внимание… Но мне и в голову не могло прийти… я и подумать не мог…

– Действительно.

– Но я болтал и не мог остановиться. Хвастал своими скромными познаниями. Слепой, тщеславный глупец… Растрепался про кониин и даже – вот идиот! – отвел их в библиотеку и прочел отрывок из «Федона» с описанием смерти Сократа. Прекрасное творение – я всегда им восхищался, – но с тех пор оно не дает мне покоя.

– На бутыли с кониином нашли отпечатки пальцев?

– Да, ее.

– Каролины Крейл?

– Да.

– Не ваши?

– Нет. Я бутылку не трогал, только указал на нее.

– Но раньше-то вы брали ее в руки?

– Да, конечно, но время от времени я протирал бутылки от пыли, потому что прислуге входить туда не разрешалось. В последний раз я делал это дня за три или четыре до их визита.

– Вы запирали лабораторию на ключ?

– Всегда.

– Когда Каролина взяла кониин из бутылки?

– Из комнаты она вышла последней, – неуверенно ответил Мередит Блейк. – Помню, я еще окликнул ее, и она быстро вышла. Выглядела вроде бы немного взволнованной – щеки порозовели, зрачки расширены… Господи, я как будто вижу ее сейчас…

– Вы разговаривали с ней в тот день? – спросил Пуаро. – Обсуждали с миссис Крейл ситуацию между ней и ее мужем?

– Непосредственно – нет, – негромко ответил Блейк. – Мне показалось, что она очень расстроена чем-то, и когда мы остались наедине, спросил: «Что-то случилось, моя дорогая? Что-то не так?». «Всё не так», – ответила она. Слышали б вы, какое отчаяние прозвучало в ее голосе… Эмиас Крейл был для нее всем, целым миром. «Все кончено, Мередит. Мне конец». И вдруг она рассмеялась и повернулась к остальным – снова беспричинно и неуемно веселая…

Пуаро задумчиво покачал головой, став вдруг похожим на китайского болванчика.

– Да, понимаю… так было…

Мередит Блейк вдруг хлопнул ладонью по столу и заговорил громко, повысив голос едва ли не до крика:

– И вот что я вам скажу. Когда на суде Каролина Крейл сказала, что взяла яд для себя, она сказала правду! В ту минуту она не думала об убийстве. Я могу поклясться. Это пришло позднее.

– Уверены, что оно пришло позднее? – спросил детектив.

Блейк растерянно уставился на гостя.

– Прошу прощения? Не совсем понял…