Пять поросят

В результате бóльшую часть свободного времени Крейл проводил в компании с Анжелой. Обычно они общались вполне дружески, хотя и подшучивали друг над другом и частенько цапались, но в тот мой приезд во всем, что говорил и делал Эмиас, ощущался край, и эти двое то и дело выходили из себя и схватывались по-настоящему.

Четвертой участницей этого женского квартета была гувернантка. «Унылая карга», – называл ее Эмиас. «Меня на дух не переносит. Вечно с поджатыми губами. Что бы я ни делал, ей все не нравится». Тогда же он в сердцах добавил: «Черт бы побрал всех этих женщин! Мужчине, если он хочет мира и покоя, следует держаться подальше от женщин».

«Тебе не стоило жениться, – сказал я. – Ты не создан для семейных уз».

Он ответил, что теперь говорить об этом уже поздно, и добавил, что, уж конечно, Каролина с радостью от него избавилась бы. Вот тогда я впервые понял, что в доме происходит что-то необычное.

«Ты о чем? – спросил я. – Неужели у тебя с милой Эльзой все настолько серьезно?»

Он тяжело вздохнул. «А она и впрямь мила, а? Вот думаю иногда, что лучше б совсем ее не видел».

«Послушай, старина, – сказал я, – тебе надо взять себя в руки. И не связывайся ты больше с женщинами».

Эмиас посмотрел на меня и рассмеялся: «Хорошо тебе говорить… Только вот я не могу с ними развязаться. Просто не могу. И если б даже мог, они в покое меня не оставили бы!» Помню, он еще пожал потом плечами, усмехнулся и добавил: «Надеюсь, в конце концов все как-нибудь уладится. Но признайся, картина ведь хороша, а?»

Он говорил о портрете Эльзы, над которым работал тогда, и даже я, человек, не разбирающийся в технике живописи, понимал, что это будет нечто особенное.

За мольбертом Эмиас полностью преображался. Он мог рычать, стонать, хмуриться, ругаться и даже швырять на землю кисть, но на самом деле был по-настоящему счастлив. И только возвращаясь в дом к обеду, снова оказывался в гнетущей атмосфере враждебности.

17 сентября эта враждебность достигла предела. Ланч стал тягостным испытанием.

Эльза вела себя особенно – не могу подобрать другого слова – кичливо! Намеренно игнорировала Каролину, упорно обращалась исключительно к Эмиасу, как будто в комнате никого больше не было.

Каролина же легко и весело разговаривала со всеми остальными, ухитряясь отпускать, казалось бы, безобидные, но на самом деле острые шпильки. Не владея презрительной и высокомерной прямотой Эльзы, она в полной мере пользовалась оружием полунамеков и замаскированных предположений.

Взрыв случился после ланча в гостиной, когда мы уже заканчивали кофе. Я отпустил какое-то замечание по поводу вырезанной из бука и отполированной едва ли не до зеркального блеска головы – вещицы весьма занятной, – и Каролина сказала: «Это работа одного молодого норвежского скульптора. Мы с Эмиасом восхищаемся им и надеемся повидать его на следующее лето».

Выраженное в спокойной форме, это предъявление прав собственника не могло остаться без ответа со стороны Эльзы, которая никогда не пропускала брошенный вызов. Выждав минуту-другую, она произнесла с подчеркнутой выразительностью: «Чудесная была бы комната, если привести ее в порядок. Сейчас здесь слишком много мебели. Я, когда стану здесь жить, выкину все старье и оставлю, может быть, только пару вещей получше. И повешу медного цвета шторы на западном окне – пусть горят в лучах заходящего солнца». Она повернулась ко мне и добавила: «Как думаете, будет красиво?»

Ответить я не успел.

Заговорила Каролина, и ее голос прозвучал обманчиво мягко и нежно, но с угрожающей ноткой: «Думаете купить этот дом, Эльза?»

«Мне не придется его покупать», – ответила Грир.

«Что вы хотите этим сказать?» – спросила Каролина, и теперь ее голос напомнил жесткий звон металла.

Эльза рассмеялась. «Нужно ли притворяться, Каролина? Бросьте, мы обе прекрасно понимаем, что я хочу сказать».

«Я не понимаю», – возразила Каролина.

«Не будьте страусом, не прячьте голову в песок, – усмехнулась Эльза. – Какой смысл притворяться, будто вы ничего не видите и не знаете. Мы с Эмиасом любим друг друга. Дом принадлежит не вам, а ему. И когда мы поженимся, я перееду сюда и буду жить здесь».

«По-моему, вы рехнулись», – сказала Каролина.

«Нет, милочка, не рехнулась, и вам это прекрасно известно. Нам следует быть честными друг с другом. Вы сами все видели и все знаете. Полагаю, вам остается только одно: дать ему свободу».

Каролина покачала головой.

«Не верю ни единому вашему слову», – сказала она, но без обычной уверенности. Эльза нанесла рассчитанный удар и пробила ее защиту.

Как раз в эту минуту в комнату вошел Эмиас, и Эльза со смехом сказала: «Не верите мне, спросите его».

«Спрошу, – ответила Каролина и повернулась к мужу. – Эмиас, Эльза утверждает, что ты хочешь жениться на ней. Это правда?»

Бедняга Эмиас… Мне даже стало его жалко. Становясь против желания участником такой сцены, каждый мужчина чувствует себя глупцом. Он покраснел, повернулся к Эльзе и заорал – мол, какого черта она распускает язык.

«Так это правда?» – повторила Каролина.