Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

Постепенно мы, как мы в то время говорили, врубаемся, а по мере того, как понимание и участие в работе каждого из нашей бригады растёт, моё, наоборот, уменьшается. Я как катализатор, выхожу из ситуации в первоначальном виде. Законы Ома – и для участка цепи, и для замкнутой цепи, я хорошо знаю, но органически не люблю всё, что напоминает школьные уроки физики: от одного вида всех этих клемм меня просто передёргивает; я вспоминаю наш просторный, в четыре окна на юг, физкабинет. Параллельно и последовательно… Ёлочная гирлянда: одна лампочка перегорает, и всё – гирлянда гаснет… Тем временем, пока я размышляю непонятно о чём, наши включили-переключили по очереди разные режимы, всё посчитали, составили требуемую таблицу, докладывают мне, как заводиле, об этом, но я не собираюсь ничего проверять; всё как было, так и осталось для меня непонятным. Я иду к преподавателю и приглашаю его подойти к нашему стенду, посмотреть. Выясняется, что таблица составлена безупречно правильно. Мы первыми сдаём отчёт, и ему ничего не остаётся, как пораньше отпустить нас в столовую: больше на занятии делать нечего! Все смотрят нам вослед с немым удивлением.

Мятый листок с чужим отчётом так и остаётся валяться на столе.

На следующем занятии к нашей передовой бригаде многие хотели бы присоединиться, но принимают далеко не всех, а ребята слушают азартно и внимательно, сразу же переспрашивают-уточняют, что непонятно, на ходу начинают что-то такое умное проговаривать. Хоть бы дали мне потом списать, думаю я озабоченно. Наташа Пономарёва теперь ревниво следит, чтобы я не ленилась и всё написала, и всё правильно, а то зачёт ставится всей бригаде, и у каждого человека проверяются нарисованные схемы и таблица расчётов. Она приготовила линейку и карандаш и незаметно подсовывает их мне, чтобы я всё начертила ровно и аккуратно, знает, что у меня вечно ничего с собой нет.

* * *

Надя говорит мне, что ей надо достать дипломат. Первое звено к местным фарцовщикам – Тошка. Следующее, я не сомневаюсь, его друг Воронцов Н.М., но считается, что я этого не знаю. Это мне и ни к чему знать. Я отдаю Тошке 25 рублей, в моё отсутствие он приносит к нам в комнату дипломат. Я прихожу, а на моей кровати меня поджидает дипломат; он мне не нравится, и я ставлю его на пол. Так называемая госцена этого дипломата – 12 рублей. Это все знают. Точно такая же схема действует по американским джинсам – 220 рублей. Но я считаю, что это очень дорого, в глубине души я знаю, что и за 100 не буду покупать джинсы. Но за 100 мне их никто и не предлагает; какое совпадение!

Пока мы на занятиях, Надя на кухне варит суп; я невольно сравниваю с Ирой, она ни за что не пошла бы к нам на кухню готовить. Но Ира живёт не в общаге, а на квартире: у этого аристократического химического техникума, что находится в Новосибирске на таинственной улице Сакко и Ванцетти, совершенно нет общежития. Ира не может поэтому знать, как просты и одинаковы общежитские нравы. Коль скоро я нашла различие между девчонками, то должна попытаться найти и причину. Хотя, может быть/скорее всего, причина не в этом. Я прихожу с занятий, мы обедаем и едем куда-нибудь.

Постепенно эти ежедневные культпоходы начинают меня утомлять, и я потихоньку ото всех считаю дни до Надиного отъезда. К своему дню рождения – 11 февраля – она уже будет дома, будет угощать студентов московскими гостинцами! Сколько всего накупила! Как довольна! Но как это всё упаковать? На моей кровати – от спинки до спинки – пакеты, сетки, свёртки; я вижу опытным взглядом, что это много больше, чем для четырёх рук. Как, интересно, мы поедем на вокзал? Но незадолго до отъезда Надя вдруг говорит быстрым деловым московским тоном:

– По дороге у метро ещё куплю 3 кг апельсинов.

– А…???

– Да, Таня, повешу на верёвочке сетку на шею и вот так завяжу бантиком! – невежливо перебивает она меня тоном, не терпящим возражений; показывает, как именно она завяжет на шее бантик. Я молчу; мне совершенно нечего на это ответить.

Встречать её к поезду приедет вся комната, за Новосибирск Надя совершенно спокойна. Я ничем не могу помочь, у меня нет такой сумки, чтобы дать своей подруге. Просто немыслимо, как это всё мы берём, но всё же приезжаем на вокзал, находим место в вагоне, всё прекрасно. К девяти часам вечера возвращаюсь в общагу. Все почему-то обеспокоенно спрашивают: Норкина, проводила свою подругу? Проводила.

Я думаю, Наде понравилось, как я её принимала, и Москва понравилась: она приедет ко мне ещё раз ровно через три года. Вернувшись в Новосибирск, Надя напишет мне “английское этикетное письмо”: «Теперь, когда я сижу на лекциях, я не только слышу, но и вижу это. Спасибо, Таня, тебе за возможность посмотреть Москву!»

* * *

Во втором семестре новые предметы тоже есть: ГО; луговодство сменяется полевым кормопроизводством, а механизация, как я уже говорила, – электрификацией. Очень большой разницы в этом мы не увидим. Итак, у нас больше не будет физики, микрухи, биохимии. Летом пять экзаменов: английский, физиология, генетика, философия, кормопроизводство.